Анна Чухлебова - 21 история о том, что умерли не все

Что уж, милая, оправдываться, у нас все хороши. Четвёртая вообще сестра третьей, спасибо, что не мама с дочкой.

– Удобно, с новой тёщей не знакомиться, – хохотал Фетисов.

Весь наш брак под моей грудью водили хороводы ледяные жабы – прошлые и будущие измены. Курила по пачке в день, когда могла, ревела. Выворачивала карманы, заглядывала в телефон, нюхала рубашки, голую шею твою нюхала, когда только приходил – нет, дорогой, не вынюхиваю, просто люблю твой запах. Когда чудилось неладное, закрывала глаза – ваниль то от выпечки, конечно. Ты же так любишь сладкое, Фетисов. И потому черви сожрут тебя раньше, чем я перестану плакать.

По результатам года с четвёртой забеременела пятая. Фетисов в таких случаях женится. Малыш получился неправильный и крикливый – в крошечном теле постоянно ворочалась боль.

– Полгода не спал, ни во сне, ни с женщиной, – вещал Фетисов, честный, как испарина на стакане с ледяным спиртом, – Держался, как мог. А тут Настя, ты ж знаешь Настю.

Да никто никого не знает, любимый. Так, покажется разве, в башке предохранитель щёлкнет, чтоб с ума не сойти. Была бы я шестой, седьмой бы стала она – это наверняка. К концу брака казалось, что на каждой из предшественниц была жената я. Первая училась лучше всех в группе, пока не забеременела. Вторая сносно пела под гитару, но Фетисов этого не выносил. Третья готовила кулебяку и часто возилась по дому. Четвёртая любила мясо с кровью, но падала в обморок, если при ней прихлопнуть комара. Пятая спала в бигудях. Шестую умоляла при мне не обсуждать. Счастье было поймать тебя с восьмой – так встречает пулю лбом проигравшийся дворянин. Правда, стиральную машинку пришлось продать – от ее звуков так стыдно хотелось удавиться. Девятая все похороны в телефоне – работа не ждет, понимать надо. Десятая готовится к конкурсу красоты среди зечек. Несбывшаяся одиннадцатая причитает у твоего креста на коленях.

А я просто пишу тебе письма, Фетисов, пока Филатов, мой новый муж, спит.

Возможности

Куда мне твои вздорные речи, длинные руки, отчимы-пьяницы. Где в моей сытости и чистоте место незрелым ляжкам, кромешным тайнам. Быть тобой страшно, страшно, представляешь непроницаемо чёрный мир и кричишь, кричишь. Всё равно, настоящий, взаправдашный, твой – темнее, больнее, хуже. Я не знаю, как ты вообще можешь улыбаться. Когда ты можешь, у меня под горлом разрывается бомба.

Пересчитываю твои счастливые возможности сдохнуть. У каждого свои послеобеденные забавы. Начнем с ковида, страшный ремарковский туберкулез. Под лопаткой латка, штопанный червячок, подарок страшного детства. Что там у тебя в лёгких, кровища, какие-то диагнозы, врачи, не случившиеся мечты. Тут и здоровых валит, где там тебе. Целуешь и не знаешь, не убил ли. Знаю одно – если целуешься не только со мной, убью наверняка. Возможность вторая, переходим дальше.

Говоришь, нашла барыгу, но зачем, все берут в даркнете. Мало ли, недостача по той самой, народной. Мало ли, деловые договоренности. Целый веер возможностей. Тюрьма – тебя будут ебать, потому что ты красивая, ты сгниешь от холода и заразы, или все сразу. Ошибка на складе – героин интраназально в мефедроновой дозировке, перепутали со слепу, с пожару. Долги и вся эта наркоманская мутотень, тягомотина, слишком долго торчать, чтобы по какой-то причине оставаться живой. Возможностей уже пять, видишь, какая ты перспективная.

Всё время хочется выйти из окошка, но ты живешь на первом. Можно шагнуть под машину, но это как-то непонятно. Шляться тёмными улицами и ждать, когда убьют. Выпить марганцовки. Прислонить утюг к лицу и надеяться на болевой шок. Я уже не успеваю считать, а ты все галдишь о возможностях. Любить меня до старости, умереть у меня на руках – ну уж нет. Родить больного, вскрыться от послеродовой депрессии – куда ни шло.

Я нашел тебя на рейве, глупую, маленькую. Ты сидела в комнате, обклеенной компакт-дисками, и следила за огоньками, оп, за огоньками бегущими вдаль зеркальной бесконечности. По зрачку твоему танцевал красный фонарик, наверное, Марс, а может, Венера, прости, я не понимаю в планетах. Что я там делал, взрослый, тридцатипятилетний, с работой, с квартирой, с «когда ты, блядь, женишься»? Искал возможности и нашёл. Появился твой дружок, я посмотрел, он низвергся, испарился, отошёл. Ты положила мне голову на плечо.

Я примерял к тебе свою фамилию, как шутовской колпак. Ты сказала – как бы не так. Да что там, фамилия высший класс, с такой только быть звездой. Или мной. Давай сделаю тебе предложение, колечко сниму с полторашки, которой мы разбавляем виски. Ты уже пьяная, это нехорошо. Выпьем еще. Я люблю тебя так, что сейчас закричу. Я не шучу.