Галина Кораблева - Побочка от жизни

Решилась я спросить у соседки своей Инессы, старшей по подъезду и повелительницы домофона, о какой Вере идет речь, когда почтенная Инесса шла мне навстречу с пустым ведром. Поначалу она взялась агитировать меня посетить новый магазин кубанских продуктов. Но затем все-таки сдалась. Рассказ мне показался сперва неправдоподобным, как и сама рассказчица, дама экзотичная, живущая в своем мире традиций и дремучих разговоров с такими же подругами, которые недолюбливают понаехавших и всячески пугают их ценами, дизентерийными палочками на пляжах и жуткими историями об интоксикации от линолеума. Но пришлось поверить, другого источника у меня не было. Я ведь из понаехавших недавно, а соседка помнит все давным-давно забытое людьми.

Это было зимой далеко до девяностых, когда Мелочь была еще достаточно молодой женщиной, и у нее был муж Лев Александрович, и дочка лет семи, поздний ребенок, а значит страстно желанный. К зиме ей и шубку белую чебурашку и сапожки, словом, беленькая вся снегурочка, южная снегурочка кубанская. Зимой у нас снег бывает в феврале редко, но иногда очень сильный, скользко и мокро, да еще и дождь так, что даже автобусы в гору отправляться не решаются. Лев Александрович имел Жигули копейку, хоть и подержанную, но бегала она прилично даже в февральскую слякоть по мокрой дороге не скользила. Но все-таки однажды подвела копейка… Двадцать третьего февраля, в День Советской армии и Военно-морского флота, шел чудесный сказочный снег огромными хлопьями, иногда он переходил в дождь. Погода была то ли чудная, то ли скверная, кому как. Лев Саныч выпил немного, наверное, пива на работе с приятелями, совсем каплю и торопился вечером домой, день был праздничный, работа легкая, но в шесть часов вечера в этих краях уже темно, снег с дождем лепит стекло, колеса тоже порой проворачивают. Мелочь с дочкой ждали отца с работы пораньше, сначала в четыре, потом в пять, мать на кухне готовила мясо и пироги, телевизор громко кричал песни советских композиторов. Певец в чукотском наряде размахивал руками на черно-белом экране: «Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам…» У соседей тоже было шумно, звенели бокалы, Мелочь бокалы начистила уже до блеска, мясо шипело в скороварке, дел много у хозяйки, все в руках горит, гремит посуда…. Чем занят ребенок, чем-то занят и ладно. Девочка мастерила подарок, но ей ужасно хотелось отдать отцу кораблик, сюрприз всегда порадует больше. Она решила его встретить, быстро надела белую шубку, белые сапожки и бегом к дороге. Дорога близко. Отец торопился, летел на большой скорости. Он ее не заметил, Веру… Он сбил ее и протащил под колесами.

Льву Александровичу дали хороший срок, он был пьян и виноват во всем. Он был убит горем и уже не жил, ему хотелось умереть. В глазах стояла белая шубка Веры, вернее, красная, а иногда он садился на корточки и выл, как зверь, хотя зверь не испытывает чувства вины, а этот человек готов был сам себя расчленить заживо. Он повесился в камере и был рад, что это удалось сделать.

Мелочь похоронила дочку, потом мужа. Так Мелочь осталась одна, она не могла ни говорить, ни рыдать, ни есть, ни работать. Она полюбила ходить на дорогу и долго стоять, стоять и всматриваться в лица водителей. Где-то в девяностые ее так увезли на иномарке какие-то джигиты, а потом она вернулась домой, молчаливая, со шрамом на лице и совсем уже ни в себе.

Когда становится пусто на душе и некуда приклонить голову, я хожу в храм. Конечно, я могла бы развеять грусть, например, в японском садике, наблюдая за рыбками и черепашками. Еще сидеть на скамейке в сквере над морем и слушать знойную скрипачку или душевные хиты гитариста в роскошной черной шляпе. И такое помогает. Но лучше всего отпускает в скверике у храма Михаила Архангела. Удивительной красоты строение, церковь белая, как снег. Говорят, есть в городе храм, в который местные не ходят, яркий, богатый, есть слухи, что владельца земли убили, чтобы можно было на этом месте построить церковь. А вот в этом ангельском приюте много прихожан и местных. А зимой красота, да еще снежинки падают на белоснежные головки каменных ангелов, будто сахарных. Такая благодать здесь просто на скамеечке посидеть, набрать воды из источника, дышать здесь морским воздухом, считать голубей. Тоже, может быть, ангелы… Люди притихшие, несуетные, кроткие. Видишь, кто идет по дорожке, простроченной кипарисами, к храму… Идет старая женщина, маленькая, походка странная…

Господи, так это же она! И она здесь не попрошайничает, идет, видимо, службу заказать. Я подслушиваю, грехи мои тяжкие, интересно же. Бабушка, которая свечи продает, говорит Мелочи: «Наташ, что будешь заказывать – сорокоуст или панихиду, ты на этой неделе два раза была, Наташа, деньги-то есть?» Они как будто давно знают друг друга, ну да, ведь живут тут сто лет и, кажется, часто встречаются.