Александр Александров - Белый, белый снег… (сборник)

Света незаметно приотстала от компании. Ее окликнули.

– Идите, идите… Мне еще в библиотеку надо.

Света шла по коридору, заглядывая в пустые классы. В одном из них она увидела Пашу. Он сидел, склонившись над учебником.

– Учишь? – спросила девушка, присаживаясь рядом.

– Ага… – с готовностью откликнулся Павел. – Надо «пару» исправить, а то Евгеша жизни не даст.

– Я, наверное, тебя отвлекаю?

– Нет-нет, нисколечко… – он закрыл учебник. – Ничего в этих точных науках не понимаю.

Света кокетливо стрельнула глазками.

– Спросить можно?

– Спрашивай.

– Правда, что ты стихи пишешь?

– Правда… Даже публиковался в одном журнале.

– Здорово! – улыбнулась Света. – Почитай чего-нибудь?

– Тебе интересно?

– Да.

Павел замолчал, собираясь с мыслями.

– Ладно… Вот, слушай…

Павел замолчал. Света внимательно посмотрела на него.

– А дальше?

– Дальше я и сам еще не знаю… Это последнее, на днях родилось. Нужно как-то закончить, а как – не придумал еще…

– Интересно.

– Правда? – оживился Павел. – Тебе понравилось?

– Да. Непонятно только, что значит – «под разливами звонниц»?

– Ну, как?.. Звонницы – это такие колокольные арки в храмах… То есть, подразумевается разливистый звон колоколов. Поняла?

– Теперь поняла.

– А вообще, я считаю, совсем не обязательно объяснять каждую строчку. В стихах… – глаза у Павла заблестели. – В стихах должно быть что-то непонятное. Вот, например… «Как тогда, я отважный и гордый, только новью мой брызжет шаг…» Ну, вот, подумай, какой такой «новью» и почему «брызжет»? Или… «Этих дней кипят-ковая вязь». Как это – «дней кипятковая вязь»? Разве можно такое объяснить?.. И это Есенин, понятный вроде бы поэт.

– Учиться не думаешь?

– Хотел… В литературный поступать или на журфак. Но мать… Мать против. Говорит – лучше на стройку.

– Почему? – искренне удивилась Света.

– Деньги нужны.

– Но нельзя же во всем искать материальную выгоду.

– Ее тоже можно понять, – вздохнул Павел. – С утра до вечера на двух работах.

– А отец?

– Отец… Отец… Я уже начал сомневаться – есть ли он у меня?

Вечерние сумерки… В доме Котельниковых горел свет.

За столом, в старом залатанном свитере сидел пьяный Иван. В комнату вошла жена, забрала со стола недопитую бутылку. Попыталась прихватить и стакан, но Иван успел выпить…

Пока муж закуривал, Надежда спрятала бутылку. Потом села рядом, на диван.

– На кого ты стал похож? Вещи из дому таскать начал… Не работаешь… Я устала! Не могу больше…

Она расплакалась.

– Ну, брось ты… Не реви… Я завяжу скоро…

– Сколько раз я уже это слышала? – сквозь слезы произнесла Надежда. – Не верю!

Иван жестами и мимикой попытался что-то объяснить, но, обессилев, уронил голову на грудь.

– Ты посмотри на себя в зеркало. Ничего человеческого в тебе не осталось… Когда ты в последний раз с детьми общался? Они уже забыли, когда тебя трезвым видели… А я?.. Я ведь тоже… Слова от тебя ласкового не услышишь!

– Ну, Надюх… У-у-у…

Сделав губы трубочкой, он потянулся к ней с поцелуем, но не удержался на табурете и с грохотом упал на пол.

Морозный солнечный день. Пушистый иней на проводах и деревьях. Снег звонко поскрипывал под подошвами.

Надежда с тяжелыми сумками шла по улице. Возле дома встретила соседку.

– Здравствуйте, тетя Клава!

– Здравствуй, Наденька, здравствуй!.. С работы?

– Ага… – ответила Надежда и достала из сумки завернутый в промасленную бумагу большой пакет. – Вот, к чаю возьмите… Пироги тут.

– Спасибо.

– Свадьба в столовой была, так остались.

– Как у тебя, девонька, дела? – поинтересовалась соседка.

– Какие тут могут быть дела… – устало ответила Надежда. – Вы ведь сами все видите.

– И то правда… Мой тебе совет. Побереги себя, да и деток тоже. Уходи от него, пока не поздно… Сколько можно горе мыкать? Ты женщина видная, найдешь еще свое счастье.

– Легко сказать – уходи… Столько лет вместе прожили.