Юлия Пушкарева - Крики солнца

Эспозито вздохнула с раздражением – наверное, не желая дослушивать его вдохновенное враньё. Маленькие глазки Луки в моменты лжи блестели с чрезмерной очевидностью. Гвидо незаметно пихнул его локтем.

– В класс, молодые люди, – коротко распорядилась Эспозито. – Мы едва начали обсуждать результаты теста, так что вы мало пропустили.

Результаты теста… У Гвидо заныло под ложечкой. Он знал, что завалил. Знал так же хорошо, как то, что ненавидит жёлтый цвет и запах лимонов.

Тест тоже проверял знания о Великой Французской революции, и он не был уверен ни в чём, кроме вопроса о главном лозунге. «Свобода, равенство, братство». Помнится, тогда ему пришла в голову злая мысль: действуй этот лозунг в современной Италии – всё было бы по-другому. А кое-кому из представителей туристического бизнеса (и, прости Дева Мария, туристов) не помешало бы существование гильотины.

– Ты чего? – шепнул Нунцио, пока Гвидо выковыривал из сумки, медленно умирающей от старости, учебник и тетрадку. – На тебе лица нет.

Нунцио много читал и любил умные фразы. Ещё любил политику (всегда смотрел новости – будто сорокалетний), знал обо всех саммитах, санкциях и прочих высокопоставленных разборках. Интересовался футболом. Точнее, не то чтобы интересовался – уважал «как часть национальной культуры», по его собственному выражению.

В общем, у них было мало общего.

– Ничего, – соврал Гвидо. – Всё окей.

На самом деле, всё было далеко не «окей». Приступы ненависти ко всем вокруг – беспричинной, жестокой, до сведённых ноющих скул – в последнее время повторялись всё чаще. И не давали ему покоя. Иногда приходили даже во сне. Однажды Гвидо приснилось, как он убивает отца, а потом его молотком разбивает по очереди все прилавки в “Marina”. Он проснулся от страха и тошноты.

Вдруг вспомнилось, что на майке той девушки-китаянки – с тихим голосом и грустными глазами – был знак пацифизма. Она всё ещё в Сорренто или нет? Вот бы узнать…

– Гвидо Бруни – шестьдесят два процента, – объявила Эспозито, положив перед ним исписанный лист. – Удовлетворительно, но Вы могли бы и лучше.

Ночи были душными, воздух – влажным, и просыпалась она на почти промокших простынях. За окном серел купол кафедрального собора, из-под которого в положенные часы гулко звонили колокола. Собор, можно сказать, прирастал боковой стеной к их дому: так близко, что сначала не верилось. Если Вика и Нарине, уже проснувшиеся, лежали каждая в обнимку со своим телефоном (Нарине, впрочем, иногда с английским романом – вопреки тому, что закладка в нём зрительно не перемещалась), она первым делом шла к окну и раздвигала шторы, чтобы взглянуть на купол. Между камнями средневековой кладки рос мох и шумно общались голуби. Вблизи купол был невзрачным, потемневшим от старости – особенно в пасмурную погоду, – но она привязалась к нему, точно к старому приятелю. Через неделю-другую уже тянуло спросить: come stai [14] «Как дела?» , дряхлый?..

Ей снились сумбурные, беспокойные сны, но она почему-то не запоминала их. Возможно, потому, что чересчур уставала от впечатлений за день – от их обилия легко было захмелеть. Город давил на все чувства сразу: красота залива, Везувия на горизонте, извилистых улиц и бесчисленных церквушек выкалывала глаза, шумы забирались в уши, а обоняние атаковала вонь мусора вперемешку с запахами непозволительно вкусной и жирной еды. В первые дни она гуляла исключительно с Викой и Нарине, боясь заблудиться, но потом отважилась на одиночные вылазки – и не осталась разочарованной. Она постигала Неаполь сама, пешком, изнутри, испытывая странное, немного грустное наслаждение. Как будто нашла что-то очень родное, зная, что до извержения вулкана осталась пара часов.

Благо, объём свободного времени позволял гулять – и сначала в него тоже просто не верилось. Ей нравилось теряться в толпе, брести и брести, почти не думая. Ко всему прочему, отношения с дамой-профессором складывались напряжённо, и она пользовалась любым шансом сбежать, потому что даже за годы общажной жизни не научилась переваривать атмосферу скандала.

На первом занятии курсов преподавательница-итальянка попросила вкратце рассказать о себе, и она, разумеется, впала в ступор. Рассказывать о своей диссертации? О незаконченной эпопее из пяти фэнтезийных романов? О (прости Господи) уходящих в дурную бесконечность перипетиях с Т.?..

Она промямлила что-то короткое, вежливо-скучное. После ответов венесуэлки, испанца и пятерых китайцев звучало, наверное, скучно вдвойне.