Игорь Корольков - Луна и пес

.. Смотрительница музея тихо присела напротив. У нее были серые глаза, подведенные брови, едва заметные усы. Чашку кофе она брала с изяществом аристократки. Делала незаметный глоток, чашечку бесшумно ставила на блюдечко, почти детские руки с синими прожилками, скрестив, клала на колени. Наверное, она родом из Клайпеды, подумал Кент. Видимо, очень одинока. Иначе не обратила бы внимание на запах гниющих свай. Кенту захотелось сделать женщине что-то приятное. Например, подарить цветы. Кент расплатился за кофе, в киоске выбрал самую красивую красную розу и вернулся в музей. Он почти бежал через залы, боясь не застать смотрительницу. Увидев Кента, женщина вздрогнула, поднялась со стула…

– Это вам, – сказал Кент, протянув колючий цветок.

– О Боже! – вздохнула женщина.

Кент взял ее невесомую руку, коснулся губами.

«Спасибо!» – прошептала женщина. И тихо повторила: «Спасибо!»

Была половина первого. Кент спустился в метро, и только на эскалаторе вспомнил, что этого делать не следовало. Вышел у Савеловского вокзала, через четверть часа очутился на Миусском кладбище. В дальнем углу у бетонного забора люди заполнили тесное пространство между могилами. Кент оказался метрах в десяти от ямы, куда должны были положить Мишку Клочая – криминального репортера молодежной газеты. Три дня назад его сбросили с крыши дома, в котором он жил.

Рядом с Кентом возвышался бюст юноши, дерзко смотревшего поверх могил. Штукатурка на постаменте осыпалась, обнажив кирпич. «Кузин Геннадий», – прочитал Кент. Дату рождения рассмотреть не удалось, но дата смерти читалась отчетливо: 1952.

Голые ветки деревьев на фоне серого, тревожного неба показались Кенту уже где-то виденными. Возникшее ощущение так и не оформилось в воспоминание, но было приятным, как утренний ветер в поле, в котором растут подсолнухи.

Над церковью кружила стая ворон. Иногда они вскрикивали, крик осыпался на ржавые ограды могил.

Сказали короткие речи. В устах говоривших Мишка еще был похож на Мишку, которого все знали, но уже вырисовывался образ непогрешимый, монументальный. Никто не вспомнил, что он любил пиво и блондинок.

На выходе из кладбища Кент столкнулся с Васильевым, большим, как медведь, и обидчивым, как ребенок. Семен писал очерки на моральные темы. Они сделали ему имя. Но теперь этот жанр умирал. Ни о чем другом Семен писать не умел, его грызла обида, он таял как свечка.

– Пойдем помянем Мишку, – предложил Семен.

Кент согласился. К ним присоединились Стас Деев и Николай Верасок. Стас был доктором искусствоведения и редактором отдела культуры. Николай – специалистом по Китаю. Коллеги перешли на противоположную сторону Сущевского вала, двинулись к Марьинскому универмагу. Не доходя до него, свернули к грузинскому кафе. Васильев с трудом открыл тяжелую дверь, четверка оказалась в тесном зале с несколькими массивными столами. Компания заказала бутылку водки, селедку с луком и котлеты с картофельным пюре.

– За Мишку! – сказал Кент.

– Пусть земля ему будет пухом! – поддержал Васильев.

– Царствие ему небесное! – добавил Деев.

Верасок выпил молча.

– У тебя есть какие-то подробности? – спросил он.

– Нет, – ответил Кент.

– Жуткая смерть! – вздохнул Семен.

– Жуткая, – согласился Кент.

– За что его могли убить?

– Не знаю.

– Может, за какую-нибудь заметку? – предположил Васильев.

– Может быть.

– А вы знаете, уважаемые коллеги, – сказал Деев, – что за последние два года в России погибло 76 журналистов?

– Целая рота! – воскликнул Верасок.

– Видимо, мы сильно промахнулись с профессией, – сказал Семен.

– Не переживай, убивают не всех, – заметил Верасок.

– А только тех, кто все снует, – добавил Васильев, не став договаривать до конца матерное четверостишие Губермана.

– Что ты по этому поводу думаешь, Кент?

Деев пытался нанизать на вилку тонкую полоску лука.

– Я думаю, в этой стране вредно жить, – сказал Кент.

Бутылка водки закончилась быстро. Взяли вторую.

Вторую пили молча.

– Кто-нибудь на работу идет? – спросил Васильев, когда компания вышла на улицу. Оказалось, в редакцию нужно только ему.

Васильев остановил такси, перед тем как плюхнуться на переднее сиденье, обернулся.

– Кент, – сказал он, – я бы не хотел, чтобы ты оказался следующим.

Не зная, как отреагировать на эти слова, Кент взмахнул рукой и улыбнулся.

Придя домой, Кент принял ванну, заварил крепкий черный чай, включил телевизор. Диктор сообщил, что в Москве во время пожара на складе лакокрасочных изделий сгорели четверо рабочих, а в Новосибирске школьницы забили насмерть одноклассницу. Кент выключил телевизор.