Любовь Воробьева - Тысяча жизней

Обводит веселыми глазами заляпанный пол. Юные живописцы шумно покидают студию, ругая затянувшийся дождь и с опаской выскакивая за дверь под упругие капли.

– Я помогу тебе.

Что за изучающий взгляд? Словно рентген. Неуютно, но в то же время приятно.

– Что? Не смеши меня. Здесь шкаф, раздевайся, посуши пальто.

– Люба! Я думал, ты утонешь по дороге!

Майк, эдакий упругий жизнерадостный мячик, выкатывается из класса и протягивает мне ключи.

– Мне надо уйти пораньше, закрой, пожалуйста, все двери, как закончишь. Вижу, твои друзья изрядно промокли!

– Да уж, и буквально за минуту. Ты не против, ребята обсохнут?

– Нет проблем. Не забудь все закрыть. Я ушел! – кричит Майк уже с порога и, как заправский джедай, одним движением открывает свой зонт навстречу непогоде.

– Так, котики, меня ждет Стив. Оставляю вас одних, позвони мне, как закончишь!

Последняя фраза сказана мне в лицо с круглыми глазами, которые, по мнению Роз, должны как оберег защитить меня от предполагаемого маньяка. Или же под страхом смерти они стращают меня не упустить этого горячего мокрого парня, разобраться я не успела. Впрочем, сестренка уже поняла, что мне ничего не грозит. Ох Роуз, ты так искренна в моменте, за это я тебя и люблю.

– Ты насквозь мокрая, куда ты собралась?

Но она уже махнула рукой и через секунду скрылась в подлетевшем такси. Ума не приложу, каким чудом машина всегда появляется по одному взмаху ее утонченной кисти, но это определенно суперсила моей Роз, самая востребованная суперсила в этом городе.

– Что ж, располагайся… Здесь художественная студия, Майк обучает старших деток, есть еще Мэри, его жена, она занимается с младшей группой…

Не знаю, зачем я ему это рассказываю, вряд ли он интересуется кистями, маслом, холстами и мольбертами…

– Ты рисуешь?

– Э… редко. Я рисую на испорченной бумаге, ну знаешь, где ученики делали наброски, смешивали краски… У меня всего две своих кисти, и краски тоже беру из остатков…

Мне все сложнее подбирать слова, Майк понимает меня и без этого, у него можно просто попросить, ткнув в гуашь или масло пальцем, а в целом я конечно не знаток художественной терминологии в английском.

– Покажи свои работы?

Так, может Роз была права, и он действительно с приветом? Давно бы уже шел по своим делам со своим кошельком, чего пристал? Еще и голова теперь мокрая и грязная, и вообще никакая не красивая, а слова мешаются вперемешку с русскими, и кажется, его это смешит, по крайней мере, я вижу какую-то усмешку в этих зеленых, идеальной формы глазах…

– Так покажешь? Пожалуйста!

– Что? – даже вздрогнула, так сильно засмотрелась. – А, да… Да там ничего особенного… Так, где же тут…

Начинаю копаться в стопке пухлых от высохшей краски листов в углу комнаты, рядом с окном.

– Ну, вот, пожалуй, не суди строго…

Чуть нервно улыбаюсь. Подходит ближе и заглядывает мне через плечо. Так близко. Так близко мужчина не подходил ко мне уже очень давно. Разве что в метро, но какого черта я вообще сейчас вспоминаю о метро. Почему-то становится душно, и мои руки кажутся мне до крайности нелепыми. Это странно. Не припомню такого волнения от одного присутствия человека рядом.

– Красиво. Очень красиво.

– Спасибо.

Наверное, надо сказать еще что-то, но я уже не хочу. Не хочу убирать свою мазню, не хочу, чтобы он отходил от меня, не хочу потерять его запах и не хочу потерять его дыхание выше моего уха. Если я повернусь, то уткнусь ему носом в грудь, такой он высокий.

– Что у тебя в волосах?

– Что?.. А… Это заколка, китайская шпилька. Если убрать – все развалится.

В классе становится тихо. Шум дождя за окном уступает гудящему городу, а красные лучи закатного солнца заливают баночки с красками.

– У тебя мокрые волосы.

Почти не касаясь моей головы он проводит по стянутым в пучок волосам и аккуратно, медленно вытаскивает шпильку. Секунда, и пряди рассыпаются по моим плечам. Вообще перестаю понимать, что происходит. Бах! Громкий хлопок двери возвращает меня в реальность.

– Забыл документы, ушел!

Майк бодрым колобком прокатывается по студии и вновь скрывается за дверью, на этот раз с папкой в руках.

Мама говорила, что я обрету покой и счастье, родив ребенка. Подруга как-то обмолвилась, что мое одиночество может кончиться с материнством. Мол, я сама же и рожу человека, с которым мне, наконец-то, не будет так люто тоскливо. Ведь я всегда одна. В кругу семьи, рядом с друзьями, в роддоме с новорожденным сыном – я всегда чувствую себя догола одинокой. Моя мама говорила, что все мы приходим в этот мир одинокими, и всем нам суждено покинуть его такими же. Что люди вокруг нас – только в помощь, и никогда – в наказание. Таков замысел, таков путь к гармонии, к гармонии уже не на этой Земле. Так что же ты – одиночество? Бич или награда?