Леонид Кузнецов - Микрики

Через два дня Артёма перевели из реанимации в общую палату, и я, впервые увидев его после длительного отсутствия, не узнал своего лучшего друга. Так он сильно изменился: почернел, щёки запали, глаза стали какие-то прозрачные и безумные. Седая щетина на щеках и много седины в волосах, превратили его в старика, хотя было ему всего 35 лет. Врачи не могли поставить диагноз. Ему становилось всё хуже и хуже…

На полгода после смерти Даши, мы все его друзья, съездили на кладбище. Свозили тёщу Любовь Николаевну. Она долго плакала на могиле дочери, а потом вдруг заявила, что вторую половину свадебной фотографии, где был Артём, она положила покойной дочери на грудь, под кофту, в которой ту похоронили. И я сразу понял, что когда тёща заталкивала фотографию Артёма, Даша предупредила меня, чтобы я берёг её мужа. Получалось, что тёща губит зятя, заставляя умершую дочь тянуть мужа к себе.

Поговорив с друзьями, мы решили свозить его к шаману. Но из больницы Артёма не отпускали. Ему становилось всё хуже. Через девять дней после полугода смерти его жены, умер и он…

Не знаю, что заставило меня это сделать, но я нашёл фотографию его тёщи и положил во внутренний карман пиджака, в который был одет покойник. Он лежал в гробу и улыбался. Так его и похоронили рядом с могилой Даши.

К моему большому огорчению, Любовь Николаевна не заболела и не умерла. Очевидно, она догадывалась о мести за зятя, и сумела вытащить свою фотографию…

Историю эту рассказал мне мой дядя, очевидно, в минуту душевного смятения. Рассказчик из него плохой, и помнится, когда он приезжал в гости, я никак не мог добиться от него рассказов о войне. Он участвовал в войне с Японией, имеет боевые награды. Но за что их получил, за какие подвиги, я так и не смог выпытать. Даже выпив, дядя не вдавался в подробности о своей жизни, как это часто бывает с другими. Просто пел песни или сидел и смотрел, как разговаривают и поют другие…

В 1978 году был я на каникулах дома, отъедался на родительских харчах после хронического студенческого недоедания. Пилили мы с отцом всю субботу дрова, потом пришли дядя Лёва с тётей Надей. Они всегда приходили в конце недели помыться в бане. За ужином батя достал традиционную бутылку водки «после баньки». После второй рюмки дядя Лёва, который сидел рядом со мной, вдруг разговорился. Сначала они долго и пьяно спорили с отцом о политике и жизни. Потом обоих потянуло на воспоминания о войне, поскольку оба воевали с Японией, но в разных местах. После очередной рюмки, дядя и рассказал эту удивительную историю. К тому времени за столом остались мы с ним одни. В тот же вечер я записал её, так, на всякий случай. И, честно признаться, я ему не поверил. Слишком уж всё фантастично звучало. Настолько фантастично, что я даже всерьёз не воспринимал рассказанное. И лишь позже, перечитывая записанное, я всё чаще и чаще приходил к мысли, что это всё, правда. Дядя, как и отец, выходец из крестьян, мыслил просто и прямо, и большой фантазией не обладал. Я потом пытался несколько раз порасспрашивать его, чтобы убедиться в достоверности рассказа и кое-что уточнить, но дядя Лёва был уже в своём амплуа: молча отмахивался и, хмурясь, говорил, что насочинял по пьянке. Впрочем, прочитайте сами и сделайте соответствующие выводы…

«…в 1946 году я демобилизовался из Советской Армии и остался в Хабаровске. После окончания боевых действий с Японией и освобождения Сахалина, наш полк был переброшен в небольшой посёлок Волочаевка, недалеко от Хабаровска. Вот почему, после демобилизации я оказался в этом городе. По совету своего командира роты устроился на работу в железнодорожную милицию. Служба была обычная: патрулирование в привокзальной части города, охрана объектов путейного хозяйства, почётные караулы по случаю приездов высоких гостей, конвоирование заключённых, следующих по этапу в различные районы края.

В 1948 году вызвал меня начальник отделения капитан Столов и сказал: «Сержант… (а мне к тому времени уже три лычки на погоны прилепили). Так вот, сержант, – говорит, – возьми двоих для сопровождения и езжай на Чёрную Речку. Там участковый задержал трёх каких-то типов. Доставишь их сюда». Я сказал: «Слушаюсь», взял под козырёк, сделал кругом через левое плечо и вышел из кабинета. Зашёл к дежурному, там у него сидело несколько патрульных, и позвал двоих своих хороших знакомых – рядовых Мальцева и Коркина. Мы вышли во двор, сели в фургон и поехали на окраину города. Там был небольшой рабочий посёлок, который назывался Чёрная Речка. Не знаю уж почему. За рулём сидел Коркин. Доехали за двадцать минут, нашли местное отделение милиции с участковым. Им оказался старшина небольшого роста, седой, но лицом не старый. Был он какой-то растерянный и, как показалось, злой.