Константин Зарубин - Красная книга улицы Мира. Повести и рассказы

– Здрасте, а Света дома? – крикнула Олеська с обочины.

– Нету её, – ответила Светкин папа, чинивший забор. – Ушла куда-то к девчонкам.

Олеська развернулась и зашагала обратно. Ну, само собой, Светки дома не было. Само собой, она у Гельки на огороде или вообще в новый район уехала на весь день, к девчонкам из художки. Олеська вернулась на Павлика Морозова, пошла дальше, пересекла безымянный переулок с трансформаторной будкой и сараями, дошла до улицы Мира. Свернула в сторону дома.

На улице Мира Олеську начало трясти. С ней это часто бывало в таких случаях. До улицы Мира порка ещё как будто маячила в будущем, не совсем ясном и потому не совсем страшном, и только после поворота она переезжала на ступеньку вниз, в настоящее, которое уже вовсю происходило у Олеськи в голове.

Она пошла по улице Мира, немного ускорив шаг, потому что оттянуть настоящее было всё равно невозможно. По дороге попадались девчонки и мальчишки, пешком и на великах, в том числе я и Гришка Тимохин из квартиры между нашей и Олеськиной. Олеська шла, вцепившись в лямки портфеля. Не останавливалась, ни с кем не разговаривала. Бросила нам с Гришкой, не глядя в нашу сторону, что ей надо домой. У колонки возле дома стояла тётя Галя Тимохина, набирала воду в железные вёдра, – Олеська на неё тоже не посмотрела. «Здрастьтётьгаль» – и шмыг по мосткам вдоль забора, пока тётя Галя не принялась задавать вопросы. («Олесь, у вас что, школа в субботу?» «Олесь, это кто тебя, не мальчишки наши?») Олеська знала, что разревётся, если начнёт с кем-нибудь говорить, особенно из взрослых, и тогда ей влетит вдвойне – ещё и за то, что «несчастненькую из себя корчит перед людьми».

Перед тем, как зайти в дом, она сбегала в сортир, чтобы не описаться, когда начнётся. Затем разулась на крыльцах, поставила сырые ботинки на солнышке с краю. Прислушалась. Дома гремела Спартакиада по второй программе. Значит, папа точно не ушёл в баню и не выпил пока. Это было хорошо и плохо одновременно. Когда пьяный, он бил больней, но если очень пьяный, то иногда вообще не бил, ему наплевать становилось.

Швейную машинку слышно не было, Дрюшу тоже. Из приоткрытой двери тянуло жареными макаронами и супом из курицы, за которой стояли в четверг. Мама, получается, готовила. Бабушка с Дрюшей ещё не закончила обход всех остальных бабушек.

В прихожей (у них в семье крытую часть крыльца называли «прихожей») Олеська сунула мокрые ноги в тапки. Дверь в кухню была открыта. Несколько секунд Олеська стояла у порога, наблюдая, как булькает на плите источник супно-куриного запаха.

– Вика, ты? – осведомилась мама, не появляясь в Олеськином поле зрения.

– Это я, – сказала Олеська.

– Чё-то ты быстро. Назанимались уже?

Олеська переступила порог. Мама крошила лук, стоя к ней спиной. Олеська осторожно поглядела влево. Из комнаты, где орала Спартакиада, виднелись папины ноги в трениках. Они лежали на диване, одна на другой. Та, что была сверху, ритмично подёргивалась.

– Мам, я упала, – сказала Олеська.

Она знала, что не отделается этой скудной информацией. Но нужно было хоть что-нибудь сказать первой.

Мамина голова повернулась. За ней нехотя развернулось всё тело в застиранном халате и жирном переднике.

– Куда это ты упала?

– В лужу, – сказала Олеська, глядя на стопку посуды под рукомойником.

– Пока уроки делала? У Насти Чеушенко?.. Ну-ка покажи.

Нож со стуком упал на разделочную доску. Мама приблизилась, вытирая руки о передник.

– Там камни были, – сказала Олеська. Её взгляд метался по кухне – от рукомойника к солонке посреди стола, от клеёнки к полочке для спичек, от радио на холодильнике до вентиля на трубе, подававшей газ из баллона. Если бы она верила, что опять сможет наврать и выкрутиться, она бы смотрела маме прямо в лицо. А так у неё не было сил смотреть ни на какую часть мамы. Любая часть казалась отвратительной. Голос, от которого нельзя было отвести уши, казался отвратительней всего.

– Таааак. Тааааааак. Упала она. Упала. Куда ты упала? Куда ты упала в хорошем платье? Я во вторник только стирала. Во вторник стирала. И колготки новые. Куда ты упала, я тебя спрашиваю? Я тебя спрашиваю или кого? Колготки ей хорошие по блату взяла на работе. Чтоб носились долго. Чтоб не рвались долго. Куда ты в них упала? Ходила опять? В болото ходила за камышами? В болото ходила опять? Куда ты упала? В хорошем платье. Мне ткань из Таллинна привезли. В болото лазила? Или на терриконик? Глина на юбке. На терриконик, паразитка? Шею себе свернуть хочешь? Шею, паразитка, хочешь себе свернуть?