Константин Зарубин - Красная книга улицы Мира. Повести и рассказы

Олеська вздрогнула и сунула тетрадку обратно в портфель. От испуга к ней пришло вдохновение:

– Я к Насте поеду. Меня Настя позвала уроки у неё делать.

– Чего за Настя такая? – спросила бабушка. – Да стой ты ровно! – Она пыталась нахлобучить на Дрюшу вязаную шапку.

– Там теплооооо! – орал Дрюша.

– Из нашего класса, Настя Чеушенко, – сказала Олеська.

– Еврейка что ли? – ужаснулась бабушка. – Чеушенкина дочка, инженерская?

– Настя не еврейка, – обиделась Олеська. Она не знала ничего о евреях, кроме того, что быть евреем лучше не надо.

– Еврейка в жопе рейка, – лениво задразнилась Вика и тут же получила по уху от отца, вошедшего с улицы.

– За языком своим поганым следи, – сказал отец. – Ещё услышу «жопа» – выпорю.

– Евреи умные, – сказала тётя Лена, не отрываясь от швейной машинки. – Правильно дружишь, дочка. Чтоб к семи дома, пóняла?

В общем, Олеська выбежала на улицу вместе с портфелем.

Минут пятнадцать она простояла на остановке, жмурясь от солнца и перекидываясь словами с детьми и взрослыми, ходившими вокруг. Когда подошёл автобус, она помахала рукой, заскочила в него и плюхнулась на длинное боковое сиденье у кабины водителя. Ехать в полупустом автобусе было ужасно приятно. На минуту Олеська чуть сама не поверила, что едет к Насте на улицу Маяковского делать уроки.

Она бы и доехала дотуда, если бы в автобусе кто-нибудь знакомый сидел. Погуляла бы, наверное, по тротуару мимо двухэтажных домов с балконами и санузлами и вернулась. Но нет, все пассажиры были с другого конца нашего микрорайона, Олеська знала их только в лицо, не по имени. Поэтому она спокойно вышла через две остановки, у железнодорожного переезда в конце улицы Горняков. Оттуда быстрее всего было добираться до Старого терриконика.

Нам всем строго запрещали лазить на Старый терриконик (не говоря уже о Новом), и все мы на него забирались рано или поздно. Старый он был в том смысле, что туда щебёнку перестали отгружать лет за семь до Олеськиного рождения. При этом последние рельсы, по которым вагонетка поднималась к отвалу, не разобрали. Даже будочку оператора наверху оставили – с обрезанными проводами и бесполезными тумблерами, которые смачно щёлкали, пока мы их не обломали окончательно. По высоте Старый терриконик был почти с девятиэтажку и довольно крутой местами. Но Олеська знала, что проще всего лезть, где рельсы. Девчонки всегда там ходили, потому что в юбке по щебню много не накарабкаешься. Это мы, пацаны, в штанах и с шилом в заднице, лезли по самому вертикальному склону и ещё камни вниз катали – даже после того, как я Лёшке Беззубенко череп чуть не проломил.

Олеська впервые попала на терриконик как раз в том году, в мае. Семиклассница Геля объявила, что ей для биологии нужно камней набрать с ископаемыми животными. И все девчонки, сидевшие на огороде, полезли за ней искать трилобитов и доисторических раков. Геля обещала показать на терриконике романтичное место, где влюблённые старшего школьного возраста назначали друг другу свидания и «нууу, целовались – назовём это так».

Романтичное место Олеську не впечатлило, оно представляло собой пару брёвен и жалкое кострище в углублении между берёзок и ёлок. Зато всё остальное на терриконике было необыкновенно и прекрасно, как будто находилось где-то далеко в Нашей Стране, а не прямо здесь, над улицей Мира, Горняков и Девятого мая.

Олеське страшно понравились и берёзки с ёлками, растущие на каменном поле, и тёмно-серые кусочки древней живности в щебёнке из глубоких забоев, и, главное, вид – этот огромный, неоглядный вид с любой стороны терриконика. Просто невероятно, сколько всего можно было разглядеть: улицу Маяковского, нашу школу, новый район со всеми новостройками, три шахты, все остальные терриконики, корпуса и трубы заводов, о существовании которых Олеська и не подозревала, а также лес, лес, лес, болото и то, что привело в ступор всех девчонок, оказавшихся наверху впервые, – целую равнину щебёнки за Новым террикоником. Эта каменная равнина без единого дерева тянулась до самого горизонта, по ней ползали крошечные бульдозеры, сновали туда-сюда поезда с породой, и Олеська наконец поняла, откуда взялся бесконечный щербатый вал высотой с двухэтажный дом, в который они с бабушкой однажды уткнулись, когда ходили за грибами.

Потом её, само собой, выпороли за то, что лазила куда нельзя. (Вику выпороли ещё сильней, до крови, потому что «и младшую с собой затащила». ) Пока пороли, Олеська ревела, давилась соплями, клялась, что больше никогда-никогда, но как только боль прошла, она стала планировать новое восхождение. В то лето она забиралась на терриконик ещё дважды, с Лёшкой Беззубенко и какой-то девчонкой с Горняков, и оба раза сошли ей с рук, поскольку ремень отлично развивает способность искренне врать прямо в глаза.