Константин Зарубин - Красная книга улицы Мира. Повести и рассказы

В отличие от воспиталки Ирины Робертовны, которая ненавидела и стебала тапком всех одинаково, Туранчокс определяла себе любимчиков – примерно четверть класса, причём по каким-то мутным критериям, не очень связанным с успеваемостью. Любимчики не знали, как жжётся удар линейки, и никогда не считали бугорки в зелёной краске на стене у доски. Туранчокс на них даже не орала почти. Юлька Соловьёва угодила в любимчики и гордилась этим весь первый класс, но во втором классе стало ясно, что быть любимчиком Туранчокс хуже, чем не быть, потому что три четверти одноклассников тебя ненавидели. После уроков оттягивались на тебе, как могли.

А Олеське повезло. Она попала к Нине Маратовне и всю начальную школу проучилась в советской киносказке про мудрую, спокойную как танк учительницу, которая всё понимает и никогда не повышает голос. Ну, почти никогда. Нина Маратовна тоже была маленькая, вряд ли сильно выше Туранчокс, и тоже собирала свои негустые волосы в бесформенный пучок на затылке, только волосы были седые, не чёрные. Вместо вязаных кофт Нина Маратовна носила мешковатые платья, бордовое и тёмно-серое. Зимой набрасывала на платья синий жакет, который на меня даже тогда нагонял смутную тоску, а сейчас, когда вспоминаю, за горло берёт.

Остальные компоненты Нины Маратовны тоску, наоборот, разгоняли. Особенно её добрая улыбка с металлическим зубом и её речь – мягкая, текучая, прозрачная какая-то. О чём бы Нина Маратовна ни говорила, всегда было впечатление, что она тебе хорошую новость сообщает, которой ты ждал много недель.

Может, я сгущаю розовые краски, потому что в тот месяц, когда Нина Маратовна подменяла у нас Жанну Юрьевну, заболевшую в середине первого класса, она действительно хорошую новость объявила. Все мальчишки той зимой хотели набор для строительства деревянной крепости с пушечками, и шахта №3, которая над нами шефствовала, вдруг привезла в школу сразу десять таких наборов, чтобы первоклашки играли на переменах. Все были в экстазе, кроме сына директрисы, которому этот набор уже достали по блату.

Но я не думаю, что сильно сгущаю. Эйфория от пушечек длилась всего пару дней, наборы утратили статус мечты, и мы их тут же раздербанили и потеряли к ним интерес. А голос Нины Маратовны действовал на нас по-прежнему. Отчётливо помню, как наши девчонки стали выстраиваться у её стола на переменах, и даже некоторые мальчишки, начиная с меня, не убегали играть и драться, а мялись в кабинете, ждали своего шанса рассказать ей что-нибудь:

– Нин Маратна, Нин Маратна, а я, а у меня, а со мной, а я тоже!

Олеськин класс ужасно её ревновал в тот месяц. Их девчонки, когда могли, вообще не отступали от Нины Маратовны ни на шаг. Она перемещалась по коридору, как гусыня во главе выводка чёрно-коричневых гусят в жёлтых и серых колготках. В последний день третьего класса, когда кончилась начальная школа и наступило лето, после которого, перепрыгнув фиктивный четвёртый класс, надо было ходить в корпус для больших, у Олеськи в кабинете стоял безутешный рёв:

– Нин Маратна, мы вас будем навещать! Нин Маратна, мы вас не забудем никогда! Нин Маратна, почему вы т-т-только в на-на-начальных классах ве-ве-ведёте…

Помню, как Олеська пришла на остановку с красными глазищами, мучительно икая. В автобусе её трясло раза в два сильней, чем обычно трясло на дырявом асфальте, который изображал дорогу от нашей школы до второй остановки (по требованию) на улице Мира. Я стоял с Олеськой на задней площадке и вёл себя, как настоящий мужчина, то есть бубнил, что всё фигня и ничего страшного, вместо того, чтобы заткнуться.

Но это случилось через целую вечность после Красной книги. Это случилось в конце мая, а май – самый далёкий месяц от сентября, потому что с одной стороны между ним и сентябрём лето, а с другой – учебный год, и они в равной степени бесконечны.

Отмотав бесконечность назад, мы попадаем в сентябрь третьего класса. Это был красивый сентябрь (некрасивых не бывает). В разбухших канавах вдоль улицы Мира плавали жёлтые листья. Солнце временно садилось прямо за вагонетку, которая вытряхивала пустую породу на левый бок Нового терриконика. Без пятнадцати восемь утра на автобусной остановке пахло ранними заморозками. Круглые сутки пахло поздними яблоками. Тяжёлые ветви яблонь свисали через забор, и бабушки посылали девочек с вёдрами собрать с них весь урожай, пока не пообрывали «цыганята», которых никто никогда не видел.

Где-то в эти дни Нина Маратовна рассказала Олеськиному классу про Красную книгу. На природоведении, скорее всего, это было, хотя кто скажет наверняка – у Нины Маратовны на любых уроках стихийно царила интегрированная модель обучения.