Борис Алексеев - Солнце мое

– Пресвятая Дева Мария, что ты говоришь, Огюст? Какой стригун?! Ах, я глупая девчонка! Ты устал, ты очень устал, а я…

Её тревожный голос вынудил меня очнуться. «Господь сладчайший! Что я несу!» – кровь ударила мне в голову.

– Ты права, Катрин, я так устал, – шепнул я, стараясь перевести разговор на другое, – позволь мне немного передохнуть с дороги.

– Конечно! – девушка облегчённо выдохнула, улыбнулась и весело спорхнула с дивана. Ни тени смущения или огорчения я не увидел на её лице, вновь искрящемся любовью и трогательной заботой обо мне.

– Отец разрешил, чтобы ты какое-то время пожил у нас. Он хочет с тобой поближе познакомиться и надеется подружиться. Идём же!

Катрин проводила меня на первый этаж в крохотную, любовно убранную комнату.

Усадив в мягкое велюровое кресло, она без лишних слов поцеловала меня в плечо и вышла, прикрыв за собою дверь.

Я остался один.

«Господи, да что же это в самом деле?» В моей голове закружился, как клубок вертлявых вьюнов, ворох самых разнообразных чувств.

С одной стороны, я горько сожалел о потере родного дома, где меня ждут отец и сестра. Как-то они сейчас там?

Мысль о покинутых близких людях прожгла сердце, подобно огненной стреле раскаяния. Впервые в жизни я ощутил чувство собственного недостоинства. Двадцать лет оно таилось в моём подсознании и пряталось за мальчишеской заносчивостью и неразумием. И вдруг вырвалось наружу! Неужели для этого надо было «сменить» эпоху?

Выжженый, вернее, омытый чувством раскаяния, я впервые увидел себя изнутри. Увидел и удивился – в зеркале, оказавшемся к случаю передо мной, отражался вовсе не самовлюблённый чел, но чувствительный и смущённый событиями последнего дня великовозрастный подранок.

Верно говорят: большое видится на расстоянии. И теперь на расстоянии почти вековой давности я ощутил всю меру любви и привязанности к отцу, несмотря на его «вечное» недовольство результатами моих житейских опытов. Дальше – больше! Я подумал о сестре. В моей душе отыскалось огромное количество сугубо платонической любви к этой парадоксальной и чувствительной личности, младшей меня на два года. Ах, Тони, давно мы с тобой не сидели, как бывало, напротив и не таращили глаза, переглядывая друг друга! Моя милая сестрёнка Тони, твой брат оказался полным идиотом. Ты даже представить не можешь, куда его угораздило провалиться!

И вообще, то, что произошло со мной, невозможно представить здравым рассудком – в историческом подземелье вместе с ожившими мертвецами исполнять игры живой плоти!..

Я беззвучно громоздил в уме всё новые и новые «комплименты» моему незавидному положению и, печалясь о произошедшем, одновременно любовался проснувшимся во мне красноречием.

Действительно, там, наверху в славном испанском будущем я безуспешно пытался реализовать хоть что-то из очевидных талантов, которыми наделили меня Бог и природа.

Я неплохо владею пером и мог бы писать вполне приличные тексты. Но графоманствовать ни разу даже не пробовал – о чём писать? О воинствующем дарвинизме просвещённой Европы? Да пошла она в жопу со своими развращёнными респектами! Надо быть или Сервантесом, чтобы суметь из навозной жижи выписать романтическое приключение, или использовать эту жижу вместо чернил, чтобы текст приобрёл соответствующий запашок. Увы! Делать первое я не умею, а второе – не хочу.

Я мог быть неплохим референтом или бизнесвокером, но устроиться в приличную компанию на мало-мальски приличную должность – трудней, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. Видите, я даже знаю Библию и могу цитировать Бога!

Долго лить слёзы в двадцать лет невозможно. Не так уж много я потерял с переменой среды обитания. Будет неправдой сказать, что прежде я был востребован и счастлив.

Я рано остался без матери. Отцовское воспитание походило скорее на десятилетний курс самостоятельности без права на ошибку. С любимой девушкой отношения, не смотря на взаимную любовь, так и не сложились. Она не смогла принять моё хроническое безденежье, а я – её высокомерную заносчивость по пустякам и внутренний настрой на всеядный разорительный шоппинг. «Тут, пожалуй, такого нет», – подумал я.

Вернувшись к воспоминаниям дня, я с удивлением обнаружил, что отсутствие техники на улицах, за исключением двух – трёх забавных автомобилей с ревущими, как львиный прайд, двигателями и выхлопными трубами, извергающими громады чёрного дыма, меня нисколько не напрягало. Наоборот, я с трогательным удовольствием наблюдал многочисленные экипажи и огромные, несоразмерные моему привычному представлению велосипеды.