Карина Финкель - Мне холодно

В голове постоянно крутились две мысли – где сейчас ребенок и почему все это произошло.

Была ли Кира виновата в произошедшем? Нет, конечно, но… Ей почему-то казалось, что все-таки она виновата. Причина витала в подсознании, где-то совсем рядом, и ее никак не удавалось ухватить. Что-то не давало Кире покоя. Она постоянно возвращалась к этому мыслями.

Кира часто стала раниться и ударяться обо что-то. Если зажигала свечу, то нечаянно касалась огня. Если брала в руки ножницы, не обходилось без царапины. У нее возникло смутное подозрение, что она делает это намеренно, хоть и не осознанно.

Со временем жизнь стала какой-то нереалистичной. Тогда Кира впервые заметила, что рельсы, по которым катится ее судьба – чужие. С ней стали происходить краткие приступы странных, непонятных состояний.

Как-то, взяв в руку нож, чтобы порезать салат, Кира впала в одно из таких состояний. Ее расслабило, развезло. Она застыла и уставилась вдаль, а в голову полезли странные мысли. Когда она несет нож, разрезает ли он окружающее пространство? Течет ли из него кровь? Что будет, если провести лезвием по коже? По ладони? Ей будет больно, а будет ли больно окружающему пространству? Пойдет ли из него кровь?

Она отложила нож.

В другой раз, когда Кира смотрела на горящую свечу, то снова зависла и стала представлять, что это огромная восковая скала, которая тает из-за огня посреди нее. Она думала, каково было бы стоять рядом с гигантским костром и смотреть, как скалы вокруг плавятся и превращаются в озеро горячей лавы, которое скоро поглотит ее. Она мягко нажала на край свечи и склонила его к огню. Он послушно подчинился, оплавился и стал мелкими слезами стекать вниз, в озеро вокруг фитиля. Кира убрала палец, но вернуться назад край так и не смог и постепенно оплавился весь, и опустился вровень с расплавленным воском. Сквозь него озеро начало выплескиваться за край свечи, на стол, по пути застывая на свече тонкими ручейками воска. Кира ногтем проковыряла еще несколько путей для ручейков, и воск стал расползаться по свечи и столу. Вдруг Кира зачем-то сжала пальцами фитиль. Огонь сразу потух. Пальцы обожгла резкая боль. Она сжала пальцы еще сильнее. Потом отдернула руку. На подушечках пальцев расцвели красные полоски.

Следующие полгода прошли тяжело. У Киры начались панические атаки. Ночью, посреди сна, она внезапно просыпалась в ужасе, с колотящимся сердцем, в полной уверенности, что умирает. Все, что она видела перед собой в такие моменты, внушало ей страх. Рядом спал муж, но она его не будила. Достаточно было потрепать его по плечу или позвать, и он бы проснулся, обнял ее, успокоил. Она знала, что немалая доля ужаса заключалась в том, что она одна в темноте. Но не будила его. В моменты атак она ощущала, что ее сердце бьется с перебоями, что дыхание останавливается. Ни сердце, ни дыхание не хотели продолжать делать свое дело автоматически, и ей казалось, что если она уснет и перестанет контролировать происходящее, то умрет. Впоследствии Кира привыкла к этим приступам и поняла, что реальной опасности нет. А потому просто пережидала эти долгие мучительные минуты. Она не говорила мужу об этих приступах даже потом, при свете дня. Она знала, что он отреагирует нормально и поддержит ее. Просто не говорила ему.

Чтобы разобраться с паническими атаками, она стала ходить к психотерапевту. Но та так и не смогла вытащить из Киры хоть что-то. Ничего не получалось, как она ни билась. Кира искренне хотела найти в себе это что-то, но внутри была пустота, а больше она ничего не ощущала.

Психиатр и невролог выписали ей таблетки. Не помогли и они – атаки стали полегче, но не исчезли.

Кира никак не могла выпустить свои чувства наружу. Все, связанное с потерей ребенка, хранилось где-то глубоко внутри, в накрепко запертой коробочке. Почувствуй она что-то, проплачься, выпусти из себя эту боль, ей, наверное, стало бы легче. Она смогла бы прожить это и отпустить. Но она не могла, и ей оставалось только вариться в этом всем заживо. Внешне Кира оставалась спокойной, как и всегда. Слезы не выходили наружу, оставаясь внутри и отравляя тело.

Муж страдал совсем иначе. Он не скрывал своих чувств, обсуждал все с близкими. Несколько раз Кира видела его плачущим. Его горе проживалось быстрее и легче. Внешнее спокойствие Киры начало раздражать его.

– Может, ты даже рада, что все так обернулось? – однажды спросил он ее. – Ты ни разу не плакала. Может, ты не особо и хотела этого ребенка.