Дмитрий Шадрин - Граффити

В курилке Саморядов потрещал с Марией Жучкиной, раздавшейся женщиной за сорок. На ней было очередное мешковатое неброское платье – балахон. Жучкина держала на отлете мундштук с тонкой сигаретой. Мария была похожа на даму серебряного века. Она пробавлялась заметками о спектаклях, концертах, выставках, фестивалях. Она любила селедку, сальные анекдоты и волосатых юнцов. Вот уже два года она жила с гитаристом. Это был угрюмый прыщеватый малый слегка за двадцать. Вместе со своей группой он совершал набеги на столицу, чесал по клубам, барам и пабам. И в этих же заведениях пропивал полученные за выступления деньги. Мария знала, что однажды, гитарист возьмет и не вернется, столица не отпустит его. Мария со страхом ждала этого «однажды». Но пока что он почему-то возвращался, ее хмурый блудный молодой человек

Между Саморядовым и Жучкиной ничего и никогда не было, и быть не могло. Она была не в его вкусе, а он не был мужчиной ее мечты. Они просто и давно дружили: перезванивались, обменивались новостями и сплетнями, иногда выпивали.

Жучкина пожаловалась на здоровье. А послезавтра у нее МРТ.

– Не было печали, – Саморядов сочувственно покачал головой.

– Сплошная веселуха, – сказала Жучкина. – А ты как?

– Тьфу-тьфу, – сказал Саморядов. Несмотря на то, что Саморядов выпивал и много курил, у него все еще было отменное здоровье. И все же тридцать два, это не двадцать три. Он грузнел, волосы седели и редели. Ему казалось, что он превращается в кого-то другого. Этот нахрапистый тип вытеснял Саморядова из его тела. Не ровен год и Саморядову тоже потребуется МРТ.

– А вдруг у меня что-нибудь… – Жучкина осеклась.

– Все будет нормально, – и отмахнулся и обнадежил Саморядов. Они помолчали, подымили, думая каждый о своем. «Может, хватит балду пинать?» – прозвучал в голове Саморядова голос главреда. Саморядов поморщился.

– У тебя зубы болят что ли? – заметила Жучкина.

– Может, ты знаешь какого-нибудь местного Бэнкса? – спросил Саморядов.

– Нет. А что?

– Да Макарычев… Вынь да положь ему статью о граффитчиках. – Саморядов вздохнул. – Раз Бэнкса нет, то придется его выдумать.

– Сочувствую, – сказала Жучкина и выпустила из ноздрей синеватый дымок. – Кстати, у меня есть лишний пригласительный на выставку Климта, – вспомнила она.

– Все что мне сейчас нужно, это выпить, – Саморядов многозначительно посмотрел на Жучкину. Она покачала головой.

– У меня встреча. К тому же я неважно себя чувствую.

– Мое дело предложить, – Саморядов бросил окурок в урну и ушел.

3—2

Саморядов заглянул в заваленную бумагами комнату. За ближним к двери столом с надстройкой ссутулился над бумагами Андрей Викторович Ищук Сорок один год, обрюзглое лицо, в слезящихся глазах грусть и обреченность. Лет 15 тому назад он пытался нахрапом покорить столицу. И обломался. Теперь Он разводил кроликов и искал истину в своем самогоне на горьких травах, который по вкусу напоминал абсент. Чем больше пьешь такое, тем трезвее становишься, и тем сильнее хочется отрезать себе ухо. Ищук оторвался от бумаг и, подняв лысеющую голову, кивнул Саморядову, который стоял, прислонившись к дверному косяку.

– Как насчет «Наживки»? – спросил Саморядов. Он имел в виду закусочную неподалеку от редакции. Глаза Андрея Викторовича радостно сверкнули и тут же погасли. Сработал внутренний надзиратель.

– Не могу, – Ищук вздохнул и с тоской покосился на рукопись заказной статьи, которую ему нужно было закончить. Саморядов поскреб подбородок.

– А если подумать?

– Не трави душу. – Ищук понурился над рукописью.

3—3

Уже в куртке Саморядов зашел в редакцию газеты бесплатных объявлений. На подоконниках, на полу у боковой стены пылились стопы старых телефонных справочников, рекламных проспектов. Несколько посетителей сидели за столиками, заполняя бланки объявлений. Один из них был немолодой мужчина в серой куртке с серым лицом, усыпанным серыми бородавками. Другой был сухопар. Его длинную шею обматывал клетчатый шарф.

За ресепшеном скучали две женщины за сорок и юная девушка, которая была дочерью Петровской Камиллы Николаевны, поджарой женщины с анимешным, мимишным голосом. Другая женщина была круглой и невысокой. Ее звали Никишина Анастасия Сергеевна. У нее был бархатный грудной голос. Однажды в редакцию позвонил какой-то тип и, услышав голос Никишиной, сказал, что с таким голосом ей надо работать в сексе по телефону. Каждый раз, когда Никишина рассказывала об этом, она колыхалась от бархатного округлого смеха. У Даши Петровской были большие выразительные глаза и бледное вытянутое лицо. Саморядов позвал ее в кафе неподалеку.