Анна Штумпф - 2020

Господи, почему?!

За этими размышлениями я заснула в кресле.

***

Вздрагиваю от звука тяжело закрывшейся двери. Я в соборе одна. Никому не дозволяется войти. Носильщики ждут на улице. Снимаю с головы капюшон и сажусь молиться. Служанка остается невидимой. Вдыхаю аромат подвядших цветов и воска.

Год назад наша семья бежала в Авиньон из Генуи. В Геную пришла чума. В порт прибило корабль, полный великолепной шерсти и мертвых моряков. Горожане разграбили парусник и разнесли заразу по всему побережью. Когда стало ясно, что эпидемии не миновать, многие обратились в бегство из родных стен. Город был брошен. Жители оставляли все – домашних животных, утварь, умерших и не похороненных родственников. Трупами завалены улицы и церкви, забиты могилы – в каждую клали по шесть-семь человек.

Благодаря личному покровительству Его Святейшества Папы Климента нам удалось скрыть происхождение еще до прибытия в Авиньон. Однако же нашлись негодяи-соотечественники, которые сумели проникнуть в город, хотя Авиньон был давно закрыт для въезда и выезда генуэзцев.

Я молюсь о здоровье синьоры, mea culpa, мадам Лауры де Сад. Нет сведений о характере ее болезни, но она занемогла на прошлой неделе. А вдруг и ее настигло несчастье…

Гулкий стук. Упала и еле слышно зашипела свеча. Пахнуло ладаном.

Замечаю чью-то тень рядом. Кто осмелился тревожить меня в час молитвы? Неужели мерзавка Жаннетт получила свои вожделенные монеты и продала кому-то право увидеть меня наедине?!

Поворачиваю голову – так и есть. Вид самый что ни на есть благородный. Бледное лицо, тонкий крючковатый нос, небольшие карие глаза смотрят очень смело и насмешливо. Закутан в черный плащ, изящно кланяется. На удивление белые волосы на контрасте с молодым холеным лицом.

– Прошу простить меня, синьора Сант-Агостини.

Не может быть… Неужели выжил кто-то из клоаки дворца дожа в Генуе? Такие ироничные красавчики с мягким баритоном как раз могли там обретаться. Иначе откуда это уверенное обращение ко мне на итальянском? Кто-то часто дышит. Сглатывает и снова дышит. Смотрю вниз – у ног мужчины лежит пес. Большие уши, белый, в черных пятнах.

– Прошу и меня простить, сударь, – отвечаю с легким кивком. – Кто вы, и что вам угодно?

– Мне угодно было взглянуть на вас, – с нахальной улыбкой отвечает незнакомец.

Все же самые продажные слуги именно французы… Пытаюсь подняться и позвать эту маленькую негодяйку Жаннетт, однако не могу тронуться с места. Наваливается оцепенение и желание слушать во что бы то ни стало. Заставляю себя высоко поднять подбородок:

– И что скажете, сударь?

Незнакомец морщит и кривит губы:

– Скажу, что вы не в моем вкусе, сударыня. Не люблю такие надменные выражения. Они частенько отдают просто глупостью.

Меня душит гнев и обида. Однако по привычке я ничем не выдаю себя. Молча разглядываю этого странного мужчину. Однако кто же вы такой…

Словно услышав мой немой вопрос, человек усмехается:

– Я давно живу под чужим именем, а настоящего вы все равно не узнаете.

– Что вам от меня нужно, сударь?

– А я уже ответил вам на этот вопрос, сударыня. Мне было угодно взглянуть на человека, у которого хватило наглости и недостало совести явиться сюда, в Авиньон, из пораженной чумой Генуи с тем, чтобы скрыться от заразы. Однако же вы не просто скрыли факт прибытия из рассадника чумы. Вы привезли ее в Авиньон.

Я задыхаюсь от обиды. Мне нечем дышать. Запах гнилых цветов усиливается. Кажется, что вокруг меня зажглись сотни свечей, до того силен аромат воска.

– Горькие слова, сударыня? Охотно верю вам. Но есть весьма правдивые сведения, доказывающие, что в стремлении спасти свои жизни вы пошли на преступление – вы приехали в Авиньон, скрыв тот факт, что семья Сен-Ажюст на самом деле Сант-Агостини из зачумленной Генуи. Помните маленького пажа, что приехал вместе с вами? Где сейчас этот юноша?

Молчу, по спине медленно льется противно холодный пот. Откуда стали известны все эти сведения?!

– Не припоминаете? А я вам скажу – ваш маленький паж уже год как покоится возле Сен-Дидье. Потому что прямо по приезде в город он покрылся чумными бубонами и испустил дух спустя два дня страшных мучений. Вы желали скрыть от всех факт того, что бедняга скончался именно от чумы. Его объявили вором и сообщили, что мальчик умер от позора и мук совести.

Очень хочется уйти, даже убежать. Но ноги не слушаются. Солнечный свет тянет пыль сквозь синеву витражей, глазам больно – я закрываю их.