Лада Белановская - Путешествия за грань

Они всегда приходили к нам вместе – Марья Александровна с Нилочкой, и их присутствие для меня неотделимо от дома на Тихомировской. Когда в тридцатые годы бо́льшая часть нашей семьи уже переселилась в Москву, эта дружба не прервалась. Она продолжала жить в письмах. В то время люди активно писали друг другу, ждали письма, беспокоились и посылали телеграммы, когда те долго не приходили.

До войны мы с бабушкой, а иногда и с дедом, почти каждое лето приезжали в Астрахань, жили у тёти Нины и опять встречались со всеми дорогими нам людьми. Бабушка весь год готовилась к этим встречам, её неудержимо тянуло в город, где столько пришлось пережить, и где всё это помнил каждый камень. Здесь остались труды, потери и определился её непростой характер. С неё всегда был спрос за всё и за всех. За тех, кого лечила, за благополучие семьи, за мужа и подрастающих детей.

В самом конце войны, когда уже не было на свете ни нашего дедушки, ни Марьи Александровны, военный врач Нила, бывая проездом в Астрахани, не переставала навещать бабушку и тётю. Она и моя нянь-Маруся всегда оставались для нас самой близкой роднёй. Старых друзей и знакомых, собиравшихся когда-то в «зелёной» гостиной на Тихомировской, с годами становилось всё меньше.

С самого начала войны, сразу по окончании мединститута, а может быть, даже с последнего курса, Нилу призвали в армию. Всю войну она прослужила в эвакогоспиталях, специальных санитарных поездах, вывозивших раненых с боевых позиций в тыл. В последний раз я её видела в тёткином доме, году в сорок седьмом, сразу после её демобилизации.

Мои тогдашние приезды в Астрахань были скорее вынужденными: в Москве было очень голодно. И что совсем уж не оставляло выбора: на лето нужно было освобождать койко-место в институтском общежитии.

При встрече мы с Нилой крепко обнялись. Я смотрела и поражалась её сходству с матерью, словно исчез целый пласт времени, и передо мной стояла прежняя Марья Александровна.

Только минуту могла длиться иллюзия, прошедший временно́й пласт был так плотен, что и мы, пройдя через него, были уже совсем другими. Очертания той, другой жизни, просвечивая сквозь него, казались теперь совсем далёкими.

Передо мной была стройная женщина в форме майора медицинской службы, с планками боевых наград. Лицо было молодым, но следы накопленной усталости лежали на висках и под глазами.

Музыкальные вечера в бабушкиной «зелёной» гостиной различались и по количеству гостей, и по их составу. Бывали вечера, когда собравшихся было так много, что приходилось распахивать двухстворчатые двери в коридор. Как я понимаю теперь, это были репетиции перед какими-то концертами, которые проводились в разных городских залах. Со времён прежней, как её тогда называли, мирной, жизни в городе ещё хранились некоторые традиции, хотя многие из них постепенно уходили навсегда. Неузнаваемо менялись и те места, где когда-то прежде собиралась городская публика.

В годы НЭПа, когда стало легче жить не только нэпманам, но и горожанам, что-то из прежней жизни, хоть и в изменённом виде, стало понемногу возвращаться. В городских садах и на набережных, где вечерами гуляла публика, с маленьких деревянных эстрад опять зазвучала музыка. Репертуар состоял из тогдашних лихих шлягеров и мелодий из оперетт, а их исполнение случайно собранными оркестриками было больше похоже на пародию. И всё же это был знак, что жизнь ещё может вернуться!

Чтобы понять, почему это было важно, придётся немного вспомнить историю. Примерно с середины девятнадцатого века Астрахань постепенно становится музыкальной столицей Поволжья. Городские театры и концертные залы были выстроены известными зодчими на средства богатейших меценатов. В этих стенах с прекрасной акустикой шли выступления местных певцов и музыкантов, сюда же ежегодно съезжались на гастроли многие столичные знаменитости. Приглашение на гастроли в Астрахань в артистической среде считалось знаком престижа и всегда охотно принималось. Здесь был обеспечен достойный приём публики, полные сборы и чествования с памятными подношениями.

Концерты и спектакли были в городе необыкновенно популярны и посещались, помимо дворянского и купеческого сословий, теми, кто принадлежал к образованным разночинцам. Центрами притяжения для этой части интеллигентного общества были известные люди, с давних пор высылаемые сюда за свободомыслие и «неблагонадёжность».

В городе действовали городские музыкальные классы под патронажем Императорского Русского музыкального общества, в них преподавал мой дед и учились мои дядя и тётя. Всё это было и отошло в прошлое задолго до моего рождения.