Татьяна Маркова: Когда ангелы плачут…

День второй

«Сегодня мне очень не хотелось идти в школу. Мама разбудила меня, а я притворилась больной. Я как представлю, что придется снова терпеть эту боль, то сразу всё сжимается. Я хочу сжаться до размера маленькой птички и улететь. Далеко. Подальше от пренебрежительных взглядов одноклассниц, откровенного смеха мальчишек, раздражительности учителей. Я вижу, что тоже не нравлюсь им. Правда, не знаю почему… Допишу позже. Пора выходить в школу. Нинка сдала меня, сказав маме, что я притворяюсь больной. Она видела, как я натираю градусник меховой игрушкой. Пока, дорогой дневник».

< неразборчиво> (следы слез)

Дорогой дневник. Привет, снова. Я думала, хуже дня не будет, но сегодня мне просто хотелось провалиться сквозь землю. За что мне всё это? Почему я родилась такой? Я не хочу жить…(слезы)».

Катя долго прокручивала в голове сегодняшнее происшествие. Она прокручивала варианты, как ей следовало бы поступить, как попробовать дать отпор. Но даже в своем воображении она всё так же жалко краснела, мечтая провалиться под землю.

В их класс пришла директриса и когда все встали ее поприветствовать, она сообщила, что в школу приедет комиссия из района. Всем обязательно необходимо будет прийти в выглаженных, белых рубашках, начищенных ботинках и с убранными волосами. Ученики – это лицо школы.

– И никакой косметики! Мария Семенова, вас касается! – строго сказала директриса.

Машка Семенова кокетливо поправила локон и ответила:

– Всё натуральное, Ирина Викторовна. Всё свое.

Ирина Викторовна рассмеялась, и игриво погрозила девочке пальцем, затем ее внимание переместилось на Катю. Теплая улыбка сменилась холодным, стальным взглядом. Ирина Викторовна сама не понимала, почему ей так не нравится эта тщедушная девчушка. Всё в ней как-то раздражало. Этот покорный, туповатый взгляд. Эти сутулые плечи. Эта неряшливая, с чужого плеча одежда…

Взгляд директрисы скользнул, царапнув, на ноги Кати. Помимо уродливых ботинок, на них красовались потертые, выцветшие колготки с гармошкой у щиколоток.

– Это еще что такое? Как можно быть настолько неряшливой, Екатерина! Что за колготки на тебе? Надеюсь, ты не собираешься прийти завтра в школу в таком виде? Ученик – лицо школы. Что подумает комиссия, когда увидит такого ученика? Чтобы завтра пришла в нормальных колготках, ты поняла, Екатерина? Какой позор!

Катя стояла перед десятками пар любопытных глаз. Голубые, зеленые, карие, серые глаза смотрели на нее с насмешкой и превосходством. Щеки Кати, казалось, вот-вот взорвутся от количества прилившей крови. Если бы земля разверзлась перед ней в этот момент, она бы не глядя прыгнула в кипящую лаву. Ибо лава скрыла бы ее позор. Но ей пришлось стоять, как на паперти, и слушать смешки, гадкий шепоток, и чувствовать, как липкий холодок пробирается по ее спине прямо к сердцу.

– Только не заплакать! Только не заплакать… Нельзя плакать, – говорила себе Катя. Нос предательски щипало, глаза туманились. Но ни одна слезинка не выпала из ее глаз. Слезы – на потом. Их осушит ее дневник. Там. Дома.

День второй

Маша всегда просыпалась позже всех. Ей хотелось максимально долго не просыпаться в этот мир. Как только она открывала глаза, боль возвращалась в ее сердце, словно кто-то поворачивал в нем горячий, ржавый гвоздь. Гвоздь опалял края раны, и она никогда не затягивалась, причиняя мучительные страдания.

Когда прозвенел будильник, Маша долго не открывала глаза. Она лежала неподвижно в кровати и слушала, как просыпается девятиэтажный жилой дом. Словно большой муравейник, в котором суетились люди. С неимоверным грохотом вверх-вниз сновал лифт, и хлопали входные, обитые железом, двери.

Когда дольше лежать было уже невозможно, она встала и прошлепала в ванную. На кухне, как обычно, лежала записка от мамы, что она убежала на работу и не нужно ждать ее вечером. У нее много дел.

Мама Маши много и тяжело работала. У нее была отличная работа и успешная карьера, которой приходилось отдавать всё свободное время. Деньги, конечно, тоже водились неплохие. Мама хорошо зарабатывала и компенсировала недостаток внимания и чувство вины перед дочерью, которую она почти забросила, дорогой одеждой, самыми современными гаджетами и баснословными карманными деньгами.

Жаловаться Маше было не на что. Так считали все. Маша была всегда модно и со вкусом одета. Шкаф ломился от обилия новой одежды и обуви. У нее был свой колорист, косметолог и маникюрша. У Маши всегда была люксовая косметика, порой стоившая как средняя зарплата разнорабочего.