Иван Евсеенко - Литературный оверлок. Выпуск №1 /2021

Рентген. Контроль.

– Давай не будем! Потеря времени! Дренаж стоит! Время! – анестезиологи.

Подумав, скрепя сердце согласился. Еще ошибка!

Успел заметить: куда-то исчезла Рыжая. Домой, наверно. «Так и не полюбовалась на рентген с пневмотораксом», – подумал как-то вскользь. Тут же забыл, навсегда.

– Куда везем? В город?

Снова взгляды на него.

– Нет, в Коми! В республиканскую.

Все – молчание. Возражений нет. Да хоть бы и были!

Были долгие муторные переговоры с Коми. «Вы не наши!» Центральная республиканская больница работает только на ковид, телефоны не отвечают. Несколько раз хватался сам за телефон, поминутно бегая в оперблок.

Наконец переложили на каталку, вынесли, погрузили и повезли. Как повезли, он почти не запомнил.

И сделал очередную ошибку: послушал реаниматоров.

– Не садись с нами. Тесно, мешаться будешь, четверо нас, три часа, не меньше! Тесно. На связи будем, давай за нами!

Согласился и не проследил. Был бы рядом – противошоковую терапию начали бы уже в реанимобиле.

Сев к зятю в машину, попытался что-то сказать, но вдруг, как-то по-собачьи взвизгивая, разрыдался, от дикой жалости к дочери, от своей беспомощности. Но тут же взял себя в руки и молчал всю дорогу.

Было неожиданно темно и мрачно в это время коротких белых ночей. Тучи наглухо заволокли небо, ни единого просвета. Периодически он набирал номер хирурга и не отрываясь все смотрел и смотрел на задние габаритные огни и мелькающие проблесковые маячки реанимобиля. Казалось ему, что навсегда наступила ночь. Но через какое-то время слева на небе появилась темно-красная полоса. Дорога, сделав длинный поворот влево, поднималась все выше и выше. Полоса, вспыхнув, вдруг раскрылась огромным темно-багровым закатом во все небо. Справа все еще шел черный лес, но вот он закончился, и в правое окно автомашины торжественно стала въезжать картина… Картина из его сновидений последних дней: простор, громадная северная река, делающая величественный поворот на девяносто градусов; бескрайний, в десятки километров, горизонт! Грозный закат, отраженный в реке. Смотри, мол, вот он я, ждал тебя, теперь ты веришь?

Он не спорил. Верил. Он знал: его предупреждали. Все предопределено. Все по заслугам. Всем. Все не случайно.

Что же произошло сегодня с людьми, с которыми работал много лет? И с ним? Он никогда не думал, что может оказаться чужим для своих, попадет в полосу отчуждения. Но давно уже замечал среди коллег своего возраста, дорабатывающих на селе, большое число усталых врачей. Уставших сочувствовать, сопереживать больным. Сопереживать – это же переживать совместно! Боль, беду, горе. Как свое переживать. Что это? Своеобразная защита психики? Ушел и забыл про больного. Для них человек, попавший на койку, пусть даже близко знакомый, сразу становится чужим. Они сразу отключают сопереживание. Защищают себя: «Не хватит меня на всех».

Он навсегда запомнил, как покоробило его и как изменило отношение к тому пожилому врачу, одно происшествие. Разбираясь с тяжело травмированным больным, кстати, знакомым, – пусть не слишком трезвым и не слишком приятным, – еще не начав, даже не попытавшись по-настоящему побороться за его жизнь, тот промолвил с каким-то облегчением, закуривая в ординаторской: «Вот хорошо, когда сам!» Сам, мол, травму получил. Сам и виноват, не мы! Не от болезни. Мы ни при чем! Заранее списывал уже его. Несовместимо с жизнью! Мы бессильны, мол. Не поборовшись. Не поработав. Не рискнув! Да, конечно, потом, на вскрытии, оказалось – травмы несовместимые. Но никто и не пытался вытянуть их! Затащить в разряд совместимых с жизнью…

Так и сейчас жуткое осознание: прибудь он на два-три часа позже – услышал бы уверенное в своей правоте и безнаказанности: несовместимые с жизнью… боролись… сделали всё, что могли…

Что все-таки случилось с нами? Почему, зачем существует и живет эта формула: врач не может сопереживать каждому больному как собственному сыну, дочери, его на всех не хватит. Может быть, и не хватит. Кого-то. Честного должно хватить.

И что случилось с ним? Все думал и думал он, глядя на закат. Тревожный. Багровый. Страшный. «Что это было? И зачем это мне?..»

Потом, как-то провернув все в душе, сказал вдруг себе вслух: «Опыт». Это опыт, страшнейший и ценнейший опыт, который можно только придумать для врача, чтобы понял он, как и что́ чувствуют близкие пациентов, когда врачи, пусть даже честно, чистосердечно отработав, говорят им: несовместимые…