Катерина Дементьева - Грустная девушка у жуткого озера

Иногда я серьезно слушал пластинку целый день, потому что кто бы там что ни думал, Меркьюри был гением, и эти песни – хоть не со всеми избранными в коллекции я был согласен – песни были гениальными. Мне они никогда не надоедали.

И все же, зачем я их слушал? Чтобы побыть в одиночестве, насладиться собой и музыкой. Потому что это был мой ритуал, который не подвел ни разу за годы. Я не верил в ритуалы, но зачем трогать то, что работает? Чтобы обыскать кабинет главврача – в ее дневнике иногда можно было прочитать самые захватывающие вещи. Я копировал интересные страницы – уверен, она об этом знала – чтобы шантажировать ее в случае чего, но необходимости не возникало, впрочем, я не уверен, что сумел бы. Раньше я время от времени – чаще, когда мы с главврачом устраивали чаепития и замечательно проводили вечера, обсуждая музыку и книги, – я стыдился и сжигал компромат, а потом копировал снова. Это не нравилось Ксении – молодежь теперь повернута на экологичности, всем только и подавай спасенные деревья, восстановленный озоновый слой и что им там еще. Кухарка до сих пор расстраивалась, что теперь мы – безглютеновая институция. Но во всем свои плюсы, конечно, если сохранять нужные страницы в электронном виде, то их не нужно копировать заново. А безглютеновые десерты сильно расширили нашу палитру, с этим не поспоришь. Впрочем, может, веганские? Сложно сказать.

Чем еще я занимался? Бродил по лестницам. Кричал – чтобы получалось хорошо, нужны навыки и постоянная практика, и я не хотел растерять свои. Иногда сидел в интернете – это если ход времени вызывал у меня панику и хотелось потратить часы побыстрее, и чтобы непременно жалеть об этом в конце. Интернет здорово справлялся с этим. Я изображал труп в морге, хирурга у операционного стола, лампу – рядом со стоматологическим креслом. Немного сходил с ума – но это совсем редко, потому что мои квиновские среды нужны были чтобы сосредоточиться перед выступлениями, а не для рыданий и заламываний рук.

Некоторые интересовались, как я так хорошо устроился в институции. Ложь, никто не спрашивал прямо, некоторые интересовались . Все достигали договоренностей с санитарами своими путями. Я – всегда держал несколько билетов на выступления, поэтому можно было не беспокоиться, мне были доступны и пластинка, и покой, и что угодно. Санитары верили – почему-то все в это верили – что я усердно готовился к выступлениям, и я их не разочаровывал, всегда благодарил, а потом не забывал кивнуть со сцены, махнуть рукой специальным жестом, чтобы они знали – это для них, только для них. Огромные санитары всегда были больше остальных поведением похожи на воображаемых фанатствующих девочек-подростков, и это хорошо помогало отучаться от стереотипов и сексизма – ну как и бесконечный нудеж со стороны молодежи.

После обеда, особенно в холодное время года, другие обитатели и обитательницы институции начинали угрожать бунтом или самоубийством, или пытаться совершить то, или другое, или все вместе, поэтому я шел навстречу, делал музыку потише, запирался в малой гостиной и занимался своими делами там. Сегодня из дел была раскраска с резкими городскими пейзажами, которые я пытался смягчить акварелью – выходило худо. Была книжка, название, автора и обложку которой я попросил спрятать, чтобы не судить раньше времени, – это была то ли очень запутанная, то ли очень простая история о девушке, которая хотела сбежать из своего дома, но никак не могла решиться на последний шаг. Я пока не знал, нравится она мне или нет. За художественной книгой наступило время одного из множества моих учебников по теории музыки – я был горд тем, что могу процитировать любой из них, но все равно любил открывать и читать главу-другую. Или страницу-другую. Или пару слов.

Сегодня был день последнего. Я открыл один из не вполне даже томов, тонкую книжицу а4 для учеников начальных классов музыкальной школы, прочитал ля минор , и закрыл. Это была страница, посвященная параллельным тональностям, а на них у меня сегодня не было сил. Фредди пел и требовал, чтобы его не останавливали, у меня случилось настроение без берушей, без наушников заставить себя не слышать его, но слышать ля минор, чувствовать клавиши под пальцами, сначала левая рука, затем – правая. Аккорды, диссонансы, мелодии. Я упражнялся, пока не получилось отвлечься от Фредди полностью – и сразу перестал, незачем было слишком увлекаться.

Уже смеркалось. Я проверил часы – теперь время спешило так странно, что мне приходилось постоянно уточнять. Была пора выключать Фредди и начинать сборы. Собираться я начинал с макияжа, без которого можно было обойтись, потому что на лице у меня всегда была маска, но было что-то эдакое во всех этих разнообразных банках и тюбиках, и я любил с ними возиться. Особенно – потому что можно было не волноваться из-за результата. Даже если получалось нечто невообразимое, это видела только агент, а она была персона привычная. За макияжем следовали одежда, обувь, украшения – все и яркое, и удобное, и главное – в чем не станет жарко в первые же несколько секунд. Готов – и вовремя. Я не любил, когда после сборов оставалось время. Мне часто казалось, что единственным разумным способом его провести было бросаться на стены, но это было неприемлемо.