Эдуард Семенов - Златник Владимира

– Стой так, я все улажу.

– Я тебе сейчас улажу.

Алевтина замахнулась полотенцем и развернулась к нему лицом. Всколыхнулись и застыли ее большие, похожие на крупные дыньки, груди. Владимир Леонидович на секунду ослабил хватку и, чуть отстранившись в сторону, залюбовался.

– Ух ты. И это все мое!

– Твое, твое, пусти.

Алевтина уперлась ладонью ему в грудь и отодвинула от себя.

– Подожди до постели. Старые мы уже игрища в ванной устраивать.

Но Владимир Леонидович решил не уступать и продолжил свою атаку, прижимая к себе упругое и аппетитное тело жены.

– Чего это старые? И вовсе мы не старые. И я могу это даже доказать.

Алевтина решила ему подыграть и опустила свою руку между его ног.

– Ух, ты и вправду можешь.

– А то.

– Все равно. До постели.

Она резко одернула руки мужа вниз и, повернувшись к нему спиной, взяла с полочки перед зеркалом какой-то флакон с кремом, стала откручивать его шапочку.

– Аль, а давай еще одного ребеночка заведем? А? – повторил свой вопрос Найденов.

– Что? – вздрогнула Алевтина, выдавив себе на руки крема больше, чем положено. – Чего это тебе такие мысли в голову полезли?

– Нормальные мысли, – парировал ей Владимир Леонидович, скрещивая руки на груди, – зрелого и состоявшегося мужчины.

Алевтина удостоила его поворотом головы.

– У состоявшегося мужчина, желающего иметь второго ребенка, должен быть отдельный дом, большая машина и солидный счет в банке, чтобы не думать о хлебе насущном.

– Что за бред, – возмутился Владимир, – когда Ритку рожали, у тебя таких мыслей не было.

– Да, не было, – согласилась Алевтина, – потому что была дура и молодая, а сейчас и о себе подумать надо.

Она резко повернулась к нему и стала выталкивать из ванной:

– Ну, все, все, иди в постель. Не видишь, ты мне мешаешь. Я так себя до утра не успею в порядок привести.

Владимир уперся:

– Ничего страшного. Завтра суббота. И на работу по идее идти надо только мне.

Но и Алевтина не отступала, замахала на него руками:

– Вот и иди, отдыхай.

Владимир наигранно тяжело вздохнул, повернулся к жене спиной и вышел.

– Приходи, я жду, моя Пенелопа.

– Жди, жди.

***

Алевтина задержалась в ванной комнате дольше, чем обычно. Тихонько на цыпочках она прошла в комнату и, приподняв одеяло, нырнула в постель со своей стороны. Скрипнула, прогибаясь под телом Алевтины, кровать. Она несколько раз повернулась, принимая позу поудобнее, и неожиданно вздрогнула, когда услышала голос мужа.

– Сколько?

– Ох ты, господи, – ответила она ему, – чего сколько?

– Сколько денег тебе надо, чтобы ты согласилась на второго?

Алевтина открыла глаза в темноте и посмотрела на фигуру мужа. Он лежал на самом краю постели, с другой стороны. В створе окна был виден лишь силуэт его плеча.

– Что за бредовые мысли, Найденов. Нисколько. Все. Мы уже свое отыграли.

– Миллион? – спросил он жену.

– Нет.

– Пять миллионов?

– Нет, Найденов. Уймись.

– Десять?

Алевтина поняла, что муж не успокоится, и решила прибегнуть к крайней мере. Она преодолела демаркационную линию кровати и прижалась к его телу.

– Хорошо, – сказала она, зевая ему в затылок. – За десять миллионов я соглашусь родить тебе кого угодно. Только отстань, я спать хочу.

– Ловлю на слове! – Владимир попытался повернуться к ней лицом, чтобы исполнить то, что на обывательском языке называется «супружеский долг», но Алевтина крепко держала его и не дала ему этого сделать.

– Все, утром. Спать…

Она хотела еще что-то сказать, но не успела. Владимир понял, что она заснула, по тому, как она сначала зашарила рукой в поисках удобного положения для своей ладони, нашла его у него на груди, запутавшись в волосах, и, вдруг замерев, ровно засопела ему в плечо, пришлепывая губами.

Ему ничего не оставалось делать, как застыть вполоборота и через прикрытые веки смотреть на тусклый свет окна, в которое сквозь занавески неожиданно заглянула серебряная луна, похожая на затертую от долгого употребления монету.

Или это была не луна, а уличный фонарь? Ну откуда взяться луне, если на улице идет дождь и его капли выбивают монотонную дробь о подоконник?

Через секунду Владимира Леонидовича сморил беспокойный сон.

***

Это был очень странный и нервный сон. Какая-то женщина, просящая у него милостыню. Красивая, между прочим! Он, правда, не успел ее разглядеть, но почему-то явственно почувствовал, что она красавица. Плачущий ребенок в большой машине. Катер. Огонь. Кузнечный звон, складывающийся в слова: «Мал золотник, да дорог, ребенок – за десять миллионов, хочешь ребенка – научись печатать деньги!». Оживающие иконы. «Спас Нерукотворный», грозящий ему посохом. Слитки золота. Деньги, разбросанные по квартире. Кровь.