Сергей Алексеев - Обнажение чувств

– Как – умер?… Прислал письмо! Позвал на свадьбу!

– На свадьбу?

– Ну да! Завтра утром венчание… С тобой?

– Не знаю, – обреченно проронила она. – Он ничего не говорил. Может, и собрался венчаться. Только не со мной…

– Я тоже подумал, какое венчание? Мы же детдомовские, не крещенные…. А ты меня узнала?

– Да, мы как-то виделись, на вокзале…

– А он оставил какие-нибудь распоряжения?

– Скончался скоропостижно. Во сне…

– Может, раньше что-то наказывал?

Анна взялась за голову.

– Я сейчас ничего не соображаю… Проходите.

В передней Аркаша бросил портфель и точно указал на дверь, за которой лежал покойный.

– Там?

– Там…

Будучи когда-то санинструктором штурмовой роты в Афгане, он еще не забыл медицинских навыков, по крайней мере, живых от мертвых отличал. И тут, покосившись на увлеченную чтением, старушку, пощупал пульс, оттянул тугое, костенеющее веко и сел на подставленный Анной, стул.

– Как же так? Пригласил на свадьбу. А сам… Свадьба, это аллегория? Или все-таки на тебе хотел жениться? Признавайся! Невесту назвал Марина Морена.

– Меня зовут Анна.

– А псевдоним? Ты же вроде как поэтесса?

– Я говорила, про женитьбу профессора мне ничего не известно. – уклонилась Анна.

– Да, выдумщик был еще тот!… Смерть, это тоже женитьба, венчание. Впрочем, не исключено, что он вообразил свою кончину.

– Как это – вообразил? Разве это возможно?

– У Сударева все возможно. – заявил Аркаша. – Это же мечтатель! Прикинулся мертвецом, чтоб посмотреть, что мы станем делать…

– Вы что, идиот? – грубо спросила Анна и поправилась. – Простите за прямоту. Но вы несете вздор! Зачем такое воображать?

– Цели могут быть разные. – сбился известный писатель. – Над нами приколоться, например…

– Как вам не стыдно?

– Мне уже стыдно. – сдался Аркаша, исподволь рассматривая вдову. – Я покраснел, посмотри на мой нос?

Сударев обрадовался, что первым пожаловал приютский воспитанник, но выразить этого никак не мог. В зеркальном его сознании отсутствовали мысли встать, пожать руку, обнять и сказать какие-то слова. Все это было не нужно, а ощущение радости пузырилось и пенилось, как водопад, существующий над его головой. Но что вертелось в его отстраненном от тела, разуме, это спросить про учительский домик на берегу карьера – цел или нет? Аркаша последнее время жил при монастыре, где был когда-то приют, а это всего в двух верстах от поселка стекольного завода. Если ехать в город, то домик этот хорошо видно с дороги, по крайней мере, его пирамидальную крышу.

– А мне все кажется… он жив! – со слезой проговорила Анна. – Не верится…

Аркаша подавил пальцем кожу на предплечье – после нажима оставались лиловые пятна.

– Нет, Анна… – вымолвил с надеждой. – Началось трупное окоченение… Он ничего не оставлял для меня? Рукописи, например, документы?

– Какие рукописи? О чем вы?

– Может, высказывал пожелания? Ко мне? Или как-то иначе выражал отношение?

– Да, кажется, позавчера. – припомнила Анна. – Я убирала в кабинете… Профессор сказал, надо провести Арканю сквозь чистилище.

– Сквозь чистилище? Что это значит? Помыть с мылом?

– Не знаю… Сейчас не до этого…

– А мне это очень важно! – Аркаша схватил ее за плечи. – Что еще говорил?

Она вырвалась.

– Что вы себе позволяете?! Такое горе!… А вы только о себе! Вы конченный эгоист!…

– Пожалуйста, не надо истерик. – оборвал он. – Я тоже скорблю. В детдоме научились плакать без слез. Слезы его оскорбляют.

При жизни Сударева они виделись только однажды, и то случайно, на вокзале, поэтому разговаривать следовало, как малознакомым людям. Горестный час у тела дорогого человека их не должен был сближать, поскольку Аркаша с некоторых пор был подчеркнуто грубоват в отношениях с женщинами, особенно, с чужими женами, которые ему нравились по определению. На вокзале Анна испытывала период счастья, поэтому походила на крупную породистую, но хищную кошку и понравилась ему с первого взгляда. Овладеть женой профессора стал бы высшим пилотажем, но Аркаша пытался лечить эту старую болячку. Клептомания довлела над ним всю жизнь: официально он женился дважды, и каждый раз крал замужних женщин у своих приятелей. Неожиданно для себя он превращался в змея-искусителя – внешность позволяла, проявлял блистающий талант обольстителя, ухаживал красиво, тонко, изящно и уводил жену. Редкая женщина в силах была устоять, когда известный писатель становился на колени, целовал край платья и не говорил – пел такие слова, что голова кругом. Многие соглашались только на любовные свидания в съемных квартирах, в машине, в детской комнате на вечеринке у приятеля и в запущенных уголках парков. И это была не просто блажь или хулиганское увлечение; чужие жены ему всегда казались прекрасней, чем свободные женщины, поскольку на них уже лежала печать любви, семейного тепла, заботы и ласки. Автор жесткой, воинской прозы вкупе с женой приятеля воровал и это чужое чувство, раз и навсегда испытав потрясающий вкус краденной любви, когда есть чувство опасности, риска и наркотический адреналин.