Ирина Зорина - Ты из моих снов

– Если бы не нечто большее, чем любовь.

– Да. На самом деле это чувство мешает мне жить. Если бы не оно, моя семейная жизнь была бы совершенной. Сколько раз я пыталась забыть его. Это даже удавалось. Но каждый раз, когда я уже парила на крыльях семейного счастья и была уверена, что мне не нужен никто кроме мужа, Макс мне снился. Это как заноза в сердце: нарывает, болит, но никак не вытащить.

– А Дима знает?

– Конечно, нет. До сегодняшнего дня об этом безумии не знал никто, – Эмма посмотрела на друга с мольбой. – Вить, будет у меня когда-нибудь всё, как у обычных людей?

– Нет.

– Почему?

– Потому что ты никогда не будешь обычной.

– Смотри в окно! Смотри же скорее! – Макс дёрнул невесомую тюлевую занавеску. Она всколыхнулась и отлетела прочь.

– Как же лень подниматься, – Эмма, раскинув руки, растянулась на мохнатом покрывале. – Что там?

– Нет, ты должна сама это увидеть. Вставай же, – глаза мужчины возбуждённо блестели. – Такое среди зимы! Совершенно невероятно!

– Что же там такое? – Эмма поднялась на ноги, подошла к окну. В лицо ударил тёплый солнечный свет.

Оливково-серые ветви растущей под окном яблони были усыпаны крупными, нежными, перламутровыми цветами.

– Яблоня зацвела среди зимы, Макс! Это же чудо!

Они толкнули деревянную раму, окно распахнулось. Холодный сладковатый цветочный аромат, напитанный солнцем и свежестью, ворвался в комнату. Эмма протянула руку и коснулась пальцами цветов. Ветка упруго качнулась.

– Взгляни, там дальше яблоня тоже в цвету! – воскликнул Макс.

– И вот тут, – девушка указала рукой на деревце, растущее чуть левее.

– Это наша любовь. Любовь, не поддающаяся законам природы.

Эмма вздрогнула и открыла глаза. В комнате было темно. Рядом безмятежно сопел муж, прижимаясь к её руке тёплой широкой спиной. Девушка потянулась за телефоном. Пять двенадцать утра. Сна не было. Она уставилась в чёрный потолок. Пару недель назад Эмма окончательно решила больше не допускать мыслей о Максе, жить настоящим. План почти удался. Что теперь? Начинать сначала? Она убрала руку, прикасающуюся к спине мужа. Не покидало стойкое ощущение предательства: предательства мужа, первой любви или себя самой – она уже не могла точно определить, кого предаёт и предаёт ли на самом деле.

Эмма встала с постели и направилась в кухню. Освещённый оранжевым фонарём пол рассекали тени колышущихся на январском ветру опушённых снегом ветвей. Девушка, не зажигая света, села на стул у стены.

Ей вдруг стало неприятно принадлежать кому-то, словно она чья-то собственность. Почему один человек имеет больше прав на кого-то, чем другой? Лишь потому, что у него есть штамп в паспорте? Немного чернил и бумаги – и вот ты уже имущество такого-то гражданина. Он безраздельно властвует твоим телом и чувствами. Он заполучил тебя до конца дней. Любое отклонение от общепринятого верного образа действий, чувств и даже мыслей может расцениваться как неверность, вероломство.

Эмма поднялась со стула и шагнула к окну. Ей вдруг перестало хватать воздуха. Словно зажатая в тиски, она не могла глубоко вдохнуть. Рука сама потянулась к ручке. Створка окна распахнулась. В лицо пахнул ледяной ветер. По телу прошла дрожь. Девушка обхватила себя руками и вдохнула полной грудью.

«Макс. Сколько ещё ты будешь безжалостно терзать мне душу? Сколько? Не хочу принадлежать тебе! Никому не хочу принадлежать! – думала она. – Но почему-то, кажется, разорвать паспорт намного проще, чем вырвать из мыслей тебя».

– Ты чего пропала? Три дня трубку не брала? – голос Виктора звучал встревоженно. – Спектакли?

– Нет. Учу роль, – Эмма ответила бесцветно, равнодушно, словно друг обращался не к ней.

– Ты дома?

– Да.

– Я сейчас заеду.

– Не нужно. У меня нет ни сил, ни настроения для разговоров.

– Тогда помолчим.

В трубке повисла тишина.

– Приезжай, если тебе хочется.

Когда Виктор вошёл в квартиру, Эмма сидела на смятой постели в светло-голубом тёплом халате и бездумно перелистывала сценарий. Несколько листков упали на пол и сиротливо валялись у её худеньких ног, обутых в пушистые сиреневые тапочки. Волосы девушки были небрежно собраны в хвост, лицо выглядело усталым. Она подняла глаза на вошедшего друга и слабо улыбнулась.

– Ты всё-таки пришёл. Настойчивый. Пойду, чай поставлю.

– Не беспокойся, я ненадолго, – Виктор снял тяжёлые зимние ботинки и куртку, ещё пахнущую морозом, и прошёл в комнату. – Как успехи?