Алиса Ханцис - Аквариум. Музыкально-пластическая драма в трех частях с прологом и эпилогом

– Ну представь: было Возрождение – всё такое из себя благородное и плавное, как мадригал. Красота, гуманизм, вот это всё. А потом пришли мастера барокко и порушили гармонию нафиг. Стали смешивать высокое и низкое, смешное и ужасное. Придумали музыкальный театр, начали писать фигурные стихи и вообще колбаситься так, как никому прежде и не снилось.

– Значит, они были такими пост-модернистами?

– Нет. Их просто пёрло. Они раньше не знали, что так можно, понимаешь? И всё делали искренне, как дети – ну как мы сочиняли все эти рассказы с аллюзиями и отсылками, хоть и слов таких не слышали. Помнишь ведь? Ну вот. А пост-модерниста не прёт. Он пишет и смотрит на себя в зеркало – красиво ли он выглядит, пися все это. Иногда он замечает в зеркале своего почитателя, стоящего за плечом, и даже может ему подмигнуть. Но это уже высший пилотаж.

Он снял ей комнату, извинившись, что жить придется на окраине и ездить в институт на метро. Сам он жил почти в самом центре, в мансарде бывшего доходного дома. Сквозь окна в скошенном потолке лился утренний свет вместе с перезвоном трамваев, снующих на перекрестке внизу. Во второй половине дня комната начинала погружаться в сумрак – отчасти потому, что солнце перемещалось на другую сторону дома, но главным образом благодаря гостям, наполнявшим воздух крепким дымом и интеллектуальными беседами. А уж вечерами тут и вовсе невозможно было находиться такой девушке, как Тина, о чем Тео сказал ей тоном, не допускающим возражений. Он разрешил ей переночевать там в день приезда – от кабака нужно было пройти всего минут пятнадцать вдоль набережной. Тина смотрела на высокие старые здания, запрокинув гудящую от усталости голову, и видела далеко-далеко маленькую дверцу, за которой простиралось ее будущее. В тот вечер ей впервые почудилось, что дверца приоткрылась, и оттуда сочился, пока еще робко, ослепительный свет.

Втроем они без труда разместились в мансарде на кресле и двух раскладушках и, до хрипоты наговорившись за вечер, уснули в чем пришли. Утром Тина проснулась раньше всех, ополоснула в крошечной ванной опухшее лицо и отправилась на поиски еды. В углу комнаты притулился маленький холодильник. Его верхняя поверхность использовалась как подставка под видеомагнитофон, на котором громоздился переносной телевизор; внутренняя же часть представляла собой хранилище различных предметов, из которых лишь малая часть была условно съедобной. Тина пошарила по шкафам и отыскала банку рыбных консервов, целый штабель из пачек чая и печенье, высохшее до состояния мумии. Пока вода закипала, она взяла полистать молодежный журнал, лежавший на пианино. Журнал был столичным – у себя в городе она таких не видела. С первой же страницы ей подмигнули остроумным стихотворением, и она, придвинув стул, уселась почитать.

– Это ты там шумишь? – недовольно сказали из глубины раскладного кресла.

– Это чайник. Слушай, я возьму журнал?

– Бери, только не заиграй. Он чужой.

В вагоне метро она вернулась к чтению. Очень скоро ей попался на глаза рассказ; он тоже был про метро, и колеса теперь выстукивали – специально для Тины – ненавязчивый и атмосферный аккомпанимент. Рассказ оказался очень коротким, но она все-таки проехала нужную станцию и, выйдя на платформу, еще долго стояла, задумчиво глядя в туннель.

Едва был сдан последний вступительный экзамен, как Тину пригласили в гости к друзьям Мика. Братья только и ждали этого момента: она еще не знала результатов, но все были уверены, что сестра не ударит в грязь лицом.

У друзей была квартира в новостройке, тоже на окраине, но без метро. Тина заплутала и приехала с опозданием. В доме уже дым стоял коромыслом, и она, войдя в тесную прихожую, даже не сразу разглядела, кто протягивает руки ей навстречу. Хозяйкой была невысокая девица с широким азиатским лицом и распущенными волосами ниже талии. Она, кажется, назвала себя – Тина не разобрала из-за музыки, гремевшей в соседней комнате. Затем ее ловко взяли под локоть, куда-то провели и на что-то усадили. Появились братья, выключили магнитофон и сунули ей пузатый, тонкостенный и вообще какой-то очень взрослый бокал на длинной ножке. Из бокала пахло сухофруктами.

Заговорили все разом – в основном, конечно, о Тине.

– Мулити-пликатор! – девица именно так и сказала, с двумя ударениями. Голос у нее был приятным, хоть и прокуренным. – Вы хотите стать мулити-пликатором?

– Да она практически уже, – вклинился Тео с небрежной гордостью. – Пусть готовят оскаров, или что там вручают мулитипликаторам.