Анатолий Охотин - Живи, родник. Рассказы

Подкатил желтый школьный автобус, собиравший учеников по деревням, остановился. Садились с шумом и смехом. Поехали. Николай уткнулся в окно. Отгородившись воображаемой стенкой от постороннего шума, думал о своем, наболевшем. Вспоминал разговор с шурином. Было бы ладно, если смог помочь с домом. Да и в ремонте подсобил бы, не чужие…

Автобус той порой тихонько подкатил к школе. Остановился. Галдящая детвора вынесла на улицу из угретого нутра, тут сразу обдернуло бодрым ветерком с близкой, недавно вскрывшейся реки. Николай поплотнее запахнул куртку, потуже натянул шапочку и двинулся искать нужный дом.

В проулке повстречался дедок в старой шапке с кокардой лесной охраны, у него и справился Николай про дом, который вроде бы продается. Лесник не лесник, этот мужичок в ношеной шапчонке, выгнув нижнюю губу сковородником, недовольно окинул белесоватыми глазами Николая и проскрипел, показывая скрюченным пальцем куда-то в сторону берега:

– Топай туды, паря, за колодцем на правую руку как раз воткнешься в хибару Таньки Кузнецовой. Её продают… ˗ Сказал так, с такой интонацией, что и не разобрать было толком: толи дом продают на берегу, то ли саму хозяйку Кузнецову. Старик с кокардой уплелся, шаркая ногами и что-то невнятно бормоча под нос. Странное поведение незнакомца неприятно кольнуло Николая. Он недоуменно дернул плечами. Что за дела? После развала совхоза в деревне появились какие-то новые люди, бог знает, где работавших раньше, мало кого из них Николай знал. Все другое будто стало на центральной – отремонтированные дома, новые люди, новая жизнь. Раньше на работе в мастерских встречались, в конторе сталкивались, а нынче если увидишь кого-то знакомого по той жизни, то чаще – в магазине: хлеба, соли, сахарку купить. Знакомого встретишь, разговор быстрый, на ходу. Жив? Как видишь. Как там Иван? А помер Иван в прошлом еще году. Как так? Не слыхал… Весь разговор. Скорее узнаешь, что там новенького случилось в жизни певицы Пугалкиной, по телеку покажут, в который раз она замуж наладилась и за кого на этот раз, а вот про Ивана, который в пяти километрах жил, с которым когда-то вместе поля пахали, и не знал, что ушел насовсем. Совхоз разрушился, артельному делу пришел конец, и людские связи разорвались. Каждый сам по себе, думал Николай, отдельный прутик, ломай любого.

Когда подходил к колодцу, вдруг вспыхнуло в памяти, вытащило из закромов: «Татьяна Кузнецова, лучшая доярка района». Строчка из районной газеты с фотографией. Лица, правда, Николай уже не помнил, много воды с тех пор унеслось, но вот что зацепилось в сознании – была доярка награждена орденом за тонны надоенного молока. Самому стало удивительно, что помнит, не забыл о том времени. Тут же вылезли и другие подробности, связанные с Кузнецовой. Николай припомнил теперь, что в школе учился в одном классе с дочкой доярки, звали ее Мариной, у девчонки была совершенно замечательная коса и отчаянно голубые глаза. Однажды они вместе ходили в кино, и Николай (Колян тогда) в темном кинозале нерешительно мял руку Марины, а потом проводил до калитки. Отношения их иссякли также быстро, как и начались, юность щедра на потери, век долог, жизнь кажется бесконечной, о чем жалеть? Был еще и брат Марины, имени его Николай уже не помнил, мальчишка учился на два класса младше, но отпечатался в памяти тем, что поджег траву возле фермы и едва не спалил все поголовье. Давно было, тысячу лет назад, не меньше. Потому и вспоминалось спокойно, без сожаления и укора, с тем состоянием души, как если бы разговор зашел о событиях, допустим, гражданской войны – да, было, но очень давно и не с нами. Генная память, конечно, остается в крови, перетекает по сосудам, однако душу не рвет – слишком велик разрыв во времени. Отболело.

Николай приблизился к дому. И тут мысли сменили направление: а что же сама хозяйка, куда отправится после продажи дома? И тут же появился самый вразумительный ответ: дети забирают к себе. Подумав так, Николай вдруг огорчился. Вспомнился недавний случай со знакомой старушкой. Ее тоже сын забирал в Екатеринбург, в двухкомнатную квартиру где-то в районе Уралмаша, а сельский дом с крепкими еще хозяйственными постройками продали за хорошую цену многодетному азербайджанцу с семьей. А через три месяца старушка вернулась обратно. Не прижилась в семье сына, сноха сурово супила брови, как на вынужденную обузу, от которой вообще никакого проку, одни заботы, взрослые внуки грубили. Бабушка, уже вернувшись домой, как-то призналась, что и в туалет в доме сына боялась ходить днем, выбиралась туда ночью, украдом. Как-то целый день там просидела, внук запер дверь снаружи, а попроситься назад постеснялась. Так и ждала, когда сын вечером с работы вернется… Не прижившись в большом городе, вернулась обратно. И куда идти? Своя хата уже другими людьми занята. Издали видела в своем дворе чужих черненьких пацанят, которые гоняли кур и перекликались на незнакомом наречии. Отошла в сторонку, поплакала. Хорошо бы какой-никакой свой угол купить. Да на какие шиши? Денежки сынок успел на машину потратить. В дорогу дали на билет и велели пенсию ждать – когда переоформят – вот и все капиталы. В деревне отыскалась пустая халупа, в сельсовете, который теперь стал администрацией, разрешили там временно пожить. Так что с переездом, будь его воля, Николай бы не торопился. Всяко-разно может нынешняя действительность повернуться. Тут уж, как говорится, держи ухо востро.