Говорят, когда сто лет назад в Берд пришла саранча, священник тер Анан именно с этого ущелья руководил людьми, которые, меняя направление вод в арыках, вели по каменным улочкам стрекочущие стаи насекомых. Они вывели саранчу за старую крепость, где та, вдоволь поглумившись над виноградниками мелика [86]Левона, улетала прочь, не причинив огородам крестьян
вреда. Мелик Левон обижаться на священника не стал – какие могут быть обиды, когда он спас деревню от голодной смерти. Дед мелика сам был из крестьян и с детства привил внукам уважительное отношение к беднякам.
– Рангом ниже – душой чище, – любил повторять он. Мелик Левон крепко запомнил эти слова.
– Умца-умца-умца, – скачет на одной ноге дурачок Вачо, размахивая свободной рукой. Другой он прижимает к груди футбольный мяч.
Мяч новый, кожаный, красно-белый. Директор спортивного магазина самолично подарил его Вачо. Гантели еще хотел подарить, но потом передумал – не дай бог покалечится.
Вачо ушел из спортивного магазина довольный, гулял по Берду, каждому встречному хвастал мячом – видели, видели?
– Умца-умца-умца, – скачет он на одной ноге. Вот уже тридцать лет, как Вачо три года, в каждом городе свой Бенджи Компсон [87], каждый город – чья-то Иокнапатофа.
Когда-нибудь я вернусь сюда. Когда-нибудь я вернусь сюда навсегда.
У меня будет свой каменный дом, деревянная веранда, увитая виноградной лозой. Калитка будет запираться на простую щеколду – со временем она заржавеет, но исправно будет впускать во двор всякого, кто, перегнувшись через низкий край частокола, подденет ее за крюк.
Утра мои будут начинаться с крика петухов, полдни сочиться сквозь пальцы медовым зноем, вечера будут прохладны от тумана, неизменно спускающегося с макушки Хали-кара. Ночи мои будут осенены пением сверчков – рури-рури-рури.
– Рури-рури, моему сыночку рури, моему ангелочку рури, – сто лет назад убаюкивала сына прапрабабушка Шаракан. Рури-рури, будут петь мне ее колыбельную сверчки.
Что остается, кроме запахов-вкусов-цветов, что, бережно храня, передают нам матери-прародительницы?
Только колыбельные.
Вначале было слово, и слово это нам напели.
Толстые вязаные носки.
Золотая (арм.).
Центральная площадь в небольших населенных пунктах, место, где собирались люди.
Раннее утро, отрезок от 3 до 6 утра.
Окно в потолке помещения.
Платье на торжество.
Григорий Просветитель.
Мутака – продолговатая диванная подушка.
Кисломолочный продукт, напоминающий вкусом простоквашу.
Крестьянская обувь.
Единица измерения: 1 грвакан – 408 граммов.
Бычок.
Шляпа ( искаж .).
Шалвар – брюки.
Змеиный яд (перс.).
Айрик – отец (арм.).
Песнь пахаря ( арм .).
Злой дух.
Аборигенная порода собак, армянский волкодав.
Кисломолочный суп на пшеничной крупе, летом его едят холодным, а зимой – горячим.
Мелик – князь ( арм .).
Имеется в виду Троица.
Святой отец.
Слоеные лепешки с сахаром.
Пшеничная каша с мясом.
Конский щавель.
Тяжелая форма депрессии.
Неделя перед Вербным воскресеньем.
Блюдо из мяса птицы, лука и гранатового зерна.
Кошениль, маленькие червецы, обитающие в корнях растений, из которых получали насыщенную алую краску. Карминный алый так и называли – вортан кармир.
От армянского «хаме» – пять.
Прабабушка.
Водяной салат.
Крест-камень.
Возьму твою боль ( арм .).
Бабушка.
Гампр – армянский волкодав. Порода собак, ведущая происхождение с Армянского нагорья.
Кировабад был разделен на две части рекой. На одной стороне жили армяне, на другой – азербайджанцы. Причиной тому стали кровавые межэтнические столкновения, случившиеся в Закавказье в начале XX века. Царская власть придерживалась омерзительной практики – в целях пресечения волнений, направленных против верхов, стравливала низы. Особенно такая политика оправдывала себя в густонаселенном разнообразной публикой Закавказье. Умело спровоцированная агентами царской полиции акция превращалась в бушующий пожар. Возникшие, казалось бы, из-за пустяка – пущенного слуха или банальной драки – волнения неизменно выливались в кровавые столкновения и погромы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу