Игорь Райбан: Кассетный клуб

Снова он может быть правым. Но что с другими безумцами тогда делать. Безумие составляет большую часть психического состояния человека. Люди истребили китов, акул, тигров, львов, слонов, крокодилов. Если продолжать, то список будет огромным, это безумие, делать вид, что всё нормально с экологией.

Также человеческая память странная штука, или божья шутка, явившаяся на белом свете.

Она имеет изменчивую склонность к забывчивости, или даже приукрашиванию мест, событий, друзей, врагов.

О забытье предательства соратников, о великой дружбе.

В МЧС меня не приняли, там много тестов надо проходить; полиграф, компьютерный томограф, психологи.

– Слушай сержант, скажу без обиняков, – сказал седой полковник из медкомиссии, вертя в руках мою распечатку томографии головного мозга. – Вот здесь, показано, что у тебя были сотрясения в юношестве, потом контузия на службе. Ты меня извини, но у тебя с мозгами не в порядке. Значит с психикой тоже. Выходит, ты в любой момент можешь потерять контроль над собой, контроль над ситуацией. А нам такие не нужны…

Но этому миру, и миру городка Эн-ска, под маркой «я легенда» нужен больше, чем я самому себе, или кому-нибудь больше. Когда-то нам приходиться делать выбор, правильный или нет, жизнь покажет, или уже показала.

У меня в голове два голоса: один твердит – я не боюсь, другой – я боюсь. Так не бывает в нормальной жизни. Хотя.

Что тут подразумевать.

Я безумен. Этот мир превратил меня в чудовище.

Мертвые и безумцы уже в безопасности, как всегда.

Это проистекает из высказывания библейского фарисея, не помню какого именно: «Мертвые, сами должны хоронить своих мертвецов»

Посему, пока живо естество, приходиться пить дорогую, но палёную водку, чтобы унять не знамо что, ведь настоящий Зигмунд Фрейд, не знал ответов, не додумал дальнейших объяснений в психологических учебниках.

Да полными стаканами, но Фредди не пил со мной водку, а тянул томатный сок через соломинку, ведь ему возраст всего ничего, он всё время говорил, говорил без умолку.

Мне пьяному, во время общения с ним стало казаться, что он обычный молоденький дурачок, несет какую-то чепуху и полную бредятину. Сначала я его спросил: «Ты кто такой вообще?»

Он ответил: «Я историк по жизни. Знаешь, люблю истории, очень люблю рассказывать их другим слушателям».

От нечего делать, между выпиванием водки, я подначил его:

«Ладно, хрен с тобой, расскажи-ка какую-нибудь историю».

Тут его глаза загорелись каким—то безумным блеском, он придвинулся ближе, тихонько осведомился: «Значит, ты готов, тогда слушай…»

Я стал слушать эдакого чудака, подперев голову, прикрыв глаз, чтобы вникнуть в смысл, хотя, что тут скрывать, – чтобы попросту задремать, уйти от своих наваждений.

Фредди принялся бубнить вполголоса:

«1930-е годы безоговорочной партийной власти большевиков.

Ночь тоскливого октября ледниковой эпохи.

Советская Россия. Секретная московская тюрьма, расположенная на Кузнечном Мосту. Так называемая «Лубянка-2» для политзаключенных. Как во всех тюрьмах, продуманная система угнетения. В камеры, арестованных поднимали на грузовом лифте, оглушительно лязгавшими шестеренками, как адскими жерновами, или вели мрачными лестничными маршами. Пролёты между лестницами затягивались проволочной сеткой, чтобы заключенный не мог броситься вниз, покончив жизнь легким самоубийством.

Такой вид «побега» становился обычным делом во времена массовых репрессий. Стены между камерами, сделаны пустотными, чтобы приговоренные не пользовались тюремным телеграфом.

Здесь же в подвалах тюрьмы приводились в исполнение смертные приговоры. Бетонный коридор с подслеповатым освещением, лестничным маршем, ведущим на нижний ярус секторов пыточных казематов, со склизкими стенами от постоянной сырости.

Серые ступени, потертые, выщербленные от передвижения множества обреченных людских ног, познавших, что такое ад на земле. Узкий туннель без искорки жизни, остальное вокруг без надежды на спокойное будущее.

Везде застывшая тишина, нарушаемая шагами сапог безмолвных конвоиров, с глухими вскриками попавших жертв в паучью сеть окаянного времени.

В нижнем ярусе подвальных помещений, продолжается выпытывание информации в отдельной допросной камере.

Под потолком с овальным сводом Берия, Лаврентий Павлович. Начинающий инквизиторское восхождение по партийной иерархии, к трону всесильного наркома.

С красными ромбами в петлицах, означавших старшего майора госбезопасности, на распоясанном кителе.