Лори Лютер - Подержи моё пиво

На запястье – две «точки» – шрамы от сигарет. Их истории Глеб уже и не помнил, слишком пьян был в тот день, когда они появились. Он только надеялся, что не сам их оставил в приступе экзистенциального самобичевания – слишком уж это было бы недостойно. После этого случая провалов в памяти после распития алкоголя у Глеба не было – это было время, когда ему едва исполнилось тридцать пять и добрая половина его приятелей, которая не смогла остановиться выпивать и употреблять наркотики так, словно им всё ещё было двадцать, начала довольно активно вымирать. Полностью отказаться от выпивки Глеб не смог, да и не хотел, но всё же, побывав за один лишь год на похоронах своих ровесников несколько раз, проявил свой редкий дар – научился вовремя останавливаться.

Ещё один шрам – глубокий, точечный, но при этом синевато-белый, почти незаметный на такой же белой коже, был и на правом бедре, на опасном расстоянии от артерии: когда Глеб работал санитаром в психбольнице, какой-то дурак невесть откуда раздобыл дротики и кидался ими в персонал и других больных. На крики прибежал Глеб, когда тот кинул свой снаряд в медсестру. Девушку Глеб успел закрыть, и хотя тот дротик на излёте не причинил Глебу особого ущерба, когда он подобрался к агрессору, тот со всей силы воткнул ему в ногу другой дротик.

На этой же ноге, но уже на икре – здоровенный, но очень старый ожог. В кузнице, где какое-то время подрабатывал Глеб, сцепились его коллеги – два здоровенных детины. Разнимая их, он и напоролся на раскалённый элемент будущего забора. Несмотря на то, что это произошло потому что он напился тогда вместе с мужиками почти до беспамятства, он старался смотреть на этот эпизод с другой стороны: он боролся за мир и за это был бит жизнью (забором).

Он разглядывал свои шрамы и испытывал что-то вроде гордости, думал, что, в каком-то смысле, они сделали его тем, кто он есть. А кто он есть?

Дальше он предпочёл не раздумывать. Ведь такие мысли кого угодно могут с ума свести. Вместе с этим он вспомнил всех людей, оставивших на его теле эти следы. Почти все они вели себя так, словно мир принадлежит им, словно они неуязвимы и их ничто не трогает. Но если ты говоришь, что в тебе больше нет чувств, что жизнь сделала из тебя глыбу, почему же ты так злишься, если кто-то обозвал тебя пидором?

Глеб проснулся от шума за стеной и даже не сразу понял, где он находится. И только запах собственной комнаты, знакомый с детства, окончательно дал ему понять, что он дома.

Он слышал визгливый голос сестры и ответное бубнение её мужа, но не мог разобрать слов, чему был несказанно рад. Хотя Глеб считал себя обязанным помогать всем нуждающимся, особенно родным, он не мог заставить себя глубоко вникать в разборки Маши и Максима. Они зачастую пороли такую чушь, что можно было чокнуться, воспринимая все их разговоры всерьёз. Маша бесконечно пилила мужа по поводу и без, и поначалу Глеб испытывал к нему сострадание, но потом понял, что делать этого не нужно. Это был их образ жизни, их норма, и по-другому они не хотели и не могли.

Наконец он услышал, как дверь из комнаты в коридор открылась, и голос сестры резко оборвался. Он хорошо знал её и догадался, что она замолчала, потому что увидела в коридоре его обувь. Не успел он обреченно вздохнуть по этому поводу, как дверь в его комнату была бесцеремонно распахнута.

– Глеб! – в проёме стояла сестра, Маша. Глаза её округлились, из пучка волос на макушке выбилась прядь. Она была объемная, как баба на чайник, и ничуть не уступала Глебу в росте. На ней была майка в сине-белую полоску, длинная неопределённого цвета юбка и заляпанный жирными пятнами бежевый фартук. – Когда ты пришёл?

– Привет, – Глеб зевнул, приподнимаясь на локтях. Спать дома после такой долгой разлуки с собственной кроватью было даже как-то романтично. – Ночью я пришёл.

– Надолго ты? – в голосе Маши Глеб распознал какие-то смешанные чувства. Неясно было, опасается ли она того, что он тут задержится, или, напротив, рада.

– Не знаю, возможно, навсегда. Не очень-то мне везёт с переездами.

Круглые глаза сестры трансформировались в щёлочки.

– Навсегда? – подозрительно переспросила она. – Не знаю, как отнесется к этому Максим, ты же знаешь, он не любит гостей.

При слове «гость» Глеб уставился на сестру, словно не верил услышанному.

– Я и не гость здесь, Маша, – заметил он, но та словно пропустила всё мимо ушей.

– А что же случилось, вы с Катей расстались?