Лори Лютер - Подержи моё пиво

Он открыл дверь и очутился в старом длинном коридоре с обшарпанными бежевыми в вертикальную полоску обоями. Включил тусклый свет, скинул кроссовки и куртку, стараясь производить как можно меньше шума. Привычка заходить сюда тихо выработалась у него ещё в детстве, когда он жил здесь со всей тогда ещё большой семьёй и соседями. Тогда все вечно друг другу мешали, путались друг у друга под ногами, занимали очередь в ванную и туалет, ругались из-за немытой посуды и неправильно поставленной обуви. Маленький Глеб, у которого старшая сестра вечно отнимала всё что можно, только и ждал, когда бабушка заберёт его на лето в свой дом в Подмосковье, где у него не было друзей, но зато не приходилось ни с кем конкурировать за место в туалете или у телевизора. Бабуля забирала его одного, потому что сестра вечно что-то ломала, убегала и трепала нервы, а пожилому человеку это было совсем не нужно.

Но теперь тут стало значительно тише. Глеб не был тут около года, может, чуть больше – с тех пор как переехал к Кате. Никогда ему, за все сорок лет, не удавалось прожить с одной женщиной дольше этого времени. Полгода, год – не больше. И всегда инициаторами разрыва были они. Все жаловались на разные вещи – то на неспособность Глеба зарабатывать достаточную – для них – сумму, то на его отсутствие дома по вечерам и походы в клуб, то, как Катя, на его упрямый характер и привычки. Глеб, конечно, не был рад такому положению вещей, но всё же это уже не удручало его – он давно к этому привык и смирился с тем, что, похоже, спутницу жизни, которую всё устроит, он так и не найдёт. Впрочем, давно, когда он был совсем молод, он думал, что нашёл её. Но потерял – жизнь тогда скорректировала его планы, поселив в его юной душе и разуме ненависть к даже самым мелким преступникам и отвращение к тем, кто не жаждет справедливости.

Сейчас он только и думал, справится ли Катя одна с воспитанием сына. У самого Глеба детей не было, но к Ване он быстро прикипел – пацан был в его жизни такой один: искренний, доброодушный, не запачканный историями и дурацкими «взрослыми» желаниями. Нормальный ребёнок, у которого было всё впереди – если только он не погрязнет в плохой компании или ранних разочарованиях. Глеб так хотел оградить его от всей этой гадости мира, с которой столкнулся сам, но понимал, что теперь, когда ему пришлось уйти, всё это снова в слабых руках Кати.

– Но она такая бестолковая, – тихо сказал он сам себе с горечью. Произнеся это, он тут же осёкся, понимая, что эти слова – просто результат досады от того, что она выгнала его сегодня. Да, возможно, некоторая бестолковость в ней и была, но откуда она взялась, Глеб тоже понимал. Кате, самой напуганной жизнью и разочарованной в мечтах, это было простительно. Многократно обманутая, она уже ничего хорошего от жизни не ждала. Но что она даст Ване, если ей самой ничего не досталось?

Глеб прошёл в ванную, стараясь не шуметь и не задеть вечно оттопыренный уголок пыльного серого ковра. Сестра с мужем, очевидно, спали, иначе бы уже атаковали его с порога, что-то спрашивая и о чем-то рассказывая. Будить их Глебу очень уж не хотелось, то ли из-за этой их манеры набрасываться на людей с бессмысленными разговорами, то ли просто потому что будить спящих людей нехорошо.

Он закрылся в ванной, снял свою простую чёрную футболку, тщательно умылся, растерев мокрыми руками крупную шею и голову, глядя, как в раковину упал ещё один маленький кусочек халапеньо, который он не заметил раньше. Затем, вдохнув смесь запаха ромашкового мыла и канализации, Глеб пристально посмотрел на себя в зеркало. Раздутая губа уже не болела, но запекшаяся кровь только начинала стягивать кожу. Глеб опустил взгляд ниже: на левом плече красовался глубокий старый шрам телесного цвета, на котором ещё можно было разобрать отпечатки зубов. Пьяный (разумеется) знакомый решил, что Глеб по какой-то причине обязан поделиться с ним пивом, а когда был обозван и послан подальше, не нашёл ничего лучше, как вцепиться зубами в плечо и вырвать кусок мяса. Глеб вздохнул – самая бестолково полученная травма, единственная, о которой он искренне жалел.

Затем он посмотрел на свою грудь – два шрама один поперёк другого. Первый – от ножа, «финки», полученный в драке, кажется, в девяносто шестом или девяносто седьмом году. На выходе из подвала, в котором находились игровые автоматы и некое подобие казино для бедных, постоянно тусовалась всякая шваль: вся молодёжь маленького города была здесь и делилась на два лагеря: на тех, кто давал пизды и тех, кто получал. Глеб отнёс бы себя ко вторым, если бы не тот факт, что он неплохо отбивался и его обидчики никогда не уходили целыми. Второй шрам, немногим свежее, тоже нанесённый ножом, но с другой стороны, видимо, левшой – от парня, бывшего когда-то другом. Другом, каким кажется каждый, кто постоянно ошивается с тобой, когда тебе не слишком много лет. Деньги на наркотики хотел достать, угнав тачку Глеба. Угнать далеко не успел, был замечен и наказан. Но шрам оставил.