Марина Бойкова-Гальяни - Ваня. Рассказ

– Кого несет?

– Это я, Ваня.

Дед радушно распахнул дверь:

– Ванечка, заходи.

– Дядь Миш, может чего надо? В магазин сбегать? Дров?

– Да ты уж наколол дров, хватит до осени. Посиди со мной, кофейку выпей.

– Некогда. Меня ждут.

– Кто ждет?

– Дэн.

– Извини, Дэна не приглашу.

– Знаю. И Дэн знает.

– Не мое, конечно, дело, только держался бы ты от него подальше.

– Он родня мне.

– Тем не менее, Коля не жалует твоего Дениса. А ведь Коля – авторитет.

– Коля – барон.

– Тем более.

– Тем более. Если не я, Дэн один останется.

– И что? А если он тебя втянет в дурное?

– Не волнуйся дядь Миш, у меня своя голова на плечах. Твои-то когда приедут?

– На выходных. Мои работают. Это я на пенсии.

– А может за водой сходить?

– За инвалида считаешь? Мне и так нечего делать, вот и за водой схожу, и за продуктами. Приходи вечером, почаевничаем. Расскажу об интересных людях.

– Об актрисах?

– Могу и об актрисах.

– Приду.

Дед задумался. Когда-то давно он работал режиссером на киностудии «Ленфильм» и многое мог порассказать. Жизнь сводила с множеством интересных людей, он выпивал с писателями и режиссерами, дружил с известными актерами и композиторами. В 90-е годы прошлого века кинематограф пришел в упадок: старые кадры разогнали, а новые не вырастили. Теперь остались лишь воспоминания. Жена уговаривала писать мемуары, но дед отнекивался, ссылаясь на неготовность ворошить прошлое. На самом деле, не последней причиной была лень. Сама Маша писала хорошие стихи, которые читала ему и размещала в интернете. Конечно, она мечтала когда-нибудь выпустить сборник.

Дед взял сотовый телефон и взглянул на дату: 14 мая. Нашел число на большом православном календаре, висевшем в столовой, и вздохнул: всего лишь вторник, до выходных еще целых четыре дня. Он скучал по жене и падчерице. Что говорить, даже по коту Степану, которого, возможно, привезут уже на лето. Еще четыре дня и, не дай Бог, заболеет Маша или Рита. Тогда снова придется коротать в одиночестве время, которое тянется резиной, если чего-то страстно ждешь. Дед Миша посмотрел на кормушку для птиц за окном ─ теперь зимние друзья «одинокого волка» не прилетали лакомиться семечками. На улице буйствовала весна: едва стаял снег на клумбе, распахнули желтые и синие розетки крокусы. Потом они отошли, а махровые нарциссы собрались уступить место сортовым тюльпанам. «Ах, как жаль, Машенька не видит!»

За окном был пруд, где ребятишки ловили ротанов, мелких головастых рыбок, которых не ели даже местные кошки. Прожорливые ротаны извели почти всех карасей в пожарном водоеме, созданном когда-то для нужд сельчан.

Пожарный водоем.

Он усмехнулся, вспомнив, как осенью горела старая школа, пристанище бомжей, рухлядь, догнивающая напротив пруда и отнюдь не радующая око. Народу столпилось! Даже он, много повидавший на своем веку, пришел «любоваться» на работу пожарных.

Срам один. Опустили они в водоем толстенный шланг, и давай качать. Вода под напором ударила, только не туда куда надо, а в дыры, и давай хлестать, топя улицу и окатывая любопытных. Пока латали клейкой лентой «кишку», школа сгорела дотла. Полили они угольки и убрались восвояси.

Дед закурил. Изба дышала Машей, каждая вещь говорила о незримом присутствии хозяйки. Кухню и столовую разделяла печь-плита так, что получалась стена, выложенная когда-то побеленным кирпичом. Рука супруги оживила ее северным пейзажем: окаймленная высокими берегами река несла воды вдаль, где высились заснеженные пики гор. На ближнем плане летели три лебедя: первый храбро рвался ввысь, второй изо всех сил старался не отстать от товарища, третий понуро махал крыльями и едва поспевал за остальными, держась гораздо ниже других. Ему казалось, что первый, рвущийся в небесную даль лебедь – его Маша, гордая, непостижимая, он – это второй лебедь, из последних сил спешащий за ней, а третий – дочка Рита, только осваивающая сложную науку жизни. На левом гористом берегу раскинулось селение, а там дальше высилась скала, на которой, закутанная в темно-синий плащ, гордо подняв голову, стояла хозяйка горы, жена Маша. Когда он сказал, что узнал хозяйку горы, любимая усмехнулась: «Опять твои фантазии, я не вижу никого». Дед Миша покачал головой и хмыкнул: «Фантазии». Он снова посмотрел на картину: «Да, вот же она, Маша, выдумщица и мастерица иллюзий. Знаю, она нарочно отнекивается, вид-то у нее при этом хитрющий. Вот подмигнула». Дед прикоснулся к одинокой фигурке пальцами и всмотрелся в горный хребет, за которым только сейчас увидел черные сгущающиеся тучи. Плащ едва заметно трепетал. «Дорогая, надвигается буря, спускайся на землю», ─ сказал он. Хозяйка горы покачала головой.