Энн Авомика - Первая

Моему взору предстал небольшой двухэтажный домик с ухоженным газоном и креслом-качалкой на веранде. Я подошел к двери, еще раз отрепетировал свои реплики. Многим подросткам свойственно волнение перед общением с незнакомыми людьми, и что уж говорить обо мне. Удивительно, как я вообще не разучился говорить.

Наконец, я набрался решительности и нажал на дверной звонок. Он был таким громким, что было слышно даже снаружи, отчего я невольно вздрогнул. Да, решительности мне еще предстоит поучиться.

Дверь открылась, но на пороге был не мистер Кроссман, это я понял сразу. Моему взору открылось лицо девочки. Точнее, девушки. Всегда сложно понять, как правильно назвать человека женского пола в таком возрасте. Хотя, этой, пожалуй, все-таки больше подходило «девушка». Мне сразу бросилось в глаза серебряное колечко в ее носу, слева. Никогда не понимал, что люди находят в пирсинге, но ей он, определенно, был к лицу. У нее были прямые темные волосы, но не такие темные, как мои. Мои были почти черными, а ее – скорее, шоколадного цвета. Они аккуратно лежали на ее плечах, не позволяя видеть выступающие ключицы. Я удивился тому, как они блестели, в хорошем смысле. Ее волосы выглядели так, словно она – модель для съемки в рекламе шампуня. «Ваши волосы будут гладкими и шелковистыми. И никакой перхоти!».

– Ты что-то хотел? – резко и, пожалуй, чуть грубовато спросила она.

Ах да, я совсем забыл, что когда разглядываю людей, время не останавливается, и они видят, что я пялюсь на них в упор.

– Да. Меня зовут Лиам Байатт. Мне нужен мистер Кроссман.

Я даже сам удивился, как уверенно ответил. Не хотел, чтобы она подумала, что я мямля.

– Зачем?

Ее лицо выражало что-то, чему сложно подобрать описание. Она выглядела не хамоватой, но очень уверенной в себе.

– Моя мама просила передать мистеру Кроссману эту папку. А ты…

– Его дочь. Ему пришлось отъехать по делам. Но он предупреждал, что некий парень должен принести документы.

– Да, видимо, он говорил обо мне, – в этот момент я окончательно растерялся и состроил такую нелепую улыбку, что мне стало вдвойне неловко.

– Нет, ты не парень. Ты вафля. Так что, ты отдашь мне чертову папку?

– Да, конечно.

Едва я протянул ей папку, как она одной рукой резко перехватила ее и прижала к груди, а другой уже почти закрыла дверь.

– Спасибо, можешь быть свободен.

Дверь шумно захлопнулась перед моим лицом. Я решил не стоять на веранде, как идиот, а обдумать свою глупость нелепость по дороге домой.

Мама вернулась позже, чем обычно, но я еще не спал. Она была очень уставшей, но всеми силами пыталась не показывать этого. Она, как всегда, вошла в мою комнату и наполнила ее запахом моих любимых вкусностей. Я лежал в своей постели, скрестив руки на груди и смотря в потолок, усеянный звездами-наклейками.

– Милый, ты выглядишь так, словно уже написал завещание. Все в порядке?

– Кто такой этот мистер Кроссман?

– Что? Зак? О, это мой менеджер по закупкам. Зак Кроссман. Разве, я никогда не рассказывала тебе о нем?

– Нет. Может, упоминала вскользь, но я не помню.

– Почему ты вообще спрашиваешь?

– Его не было дома, когда я принес папку с документами. Мне открыла его дочь.

– Эби? Ох, чудесная девчушка! Сколько ей уже, лет двенадцать, наверное?

– На вид не меньше шестнадцати.

– Что? С ума сойти, как растут чужие дети! – мама чуть притихла и загадочно заглянула мне в глаза. – Она тебе понравилась?

– Мам.

– Лиам, ты же знаешь, что можешь поделиться со мной.

– Она мне не понравилась. Она меня заинтересовала. Таких девушек я еще не видел. Хотя, я в принципе немногих видел… Но о таких я даже не читал.

– Каких «таких»?

– Она… Я не знаю, мам. Мы почти не говорили, но после этой встречи я весь день чувствую себя идиотом.

– Она сказала что-то плохое?

– Нет. Ничего такого. Она назвала меня вафлей.

– Почему вафлей? – мама выглядела так, словно только что родилась.

– Не знаю. Не важно. Я очень устал и хочу спать.

– А как же паста?

– Я не стерпел и поужинал без тебя, прости. Спокойной ночи.

Быстро поцеловав маму в щеку, я завернулся в одеяло и перевернулся на бок. Я слышал, как мама вышла из комнаты, как она спустилась вниз. Слышал шум воды в ванной, грохочущие ложки и тарелки на кухне. Мама уже видела третий сон, а я все еще не мог сомкнуть глаз. Я все еще чувствовал себя идиотом.

В ту ночь я многое понял. Я не хочу проводить каждый свой вечер в раздумьях, почему же я повел себя именно так, сказал именно то, хотя мог повести себя иначе. Я выиграл в борьбе с опухолью, так неужели я не смогу победить нерешительность и неловкость в общении с людьми? Я слишком много времени провел дома, вдали от общества, и времени на раскачку не было. Той ночью я твердо решил, что больше никогда не буду вести себя как нерешительная мямля. И никогда не откажусь от пасты.