Вячеслав Гуревич - Мемуары шпионской юности

Несмотря на скромную внешность и никогда не красившийся фасад, чей цвет не описуем ни одним членом Союза Художников, дом в тупике хорошо известен деловому люду Москвы. Это «Городской трест кулинарного обслуживания», которым заведует его директор Епифан Епифанович Епифанов. Никто никогда не видит товарища Епифанова, который занят партийной работой, и, кто знает, тот уверен, что товарища Епифанова уже ждет кресло Министра по кулинарной работе. Но конкретной деятельностью Горкулинартреста заправляет товарищ Шахов. Именно он решает, получит ли ресторан приличную баранину с тбилисской базы и осетрину первой свежести из Астрахани, или придется ему удовлетвориться костями и ржавой селедкой или вообще гнилой картошкой.

Кабинет товарища Шахова находится на четвертом этаже, и просто так туда не войдешь. Его два секретаря, Ленина Патрикеевна и Сталина Алтыбаевна, бдительно исполняют свои функции. Обе пришли в Трест после ничем не примечательной карьеры в органах, одна из КГБ, другая из ГРУ (что объясняет их яростную конкуренцию, которая забивает кока-колу и пепси, форда и шевроле). У каждой секретный фиолетовый пояс по самбо, но особенно назойливые посетители могут натолкнуться на нечто более серьезное. Например, Ленина предпочитает печь пирожки с лобстером из Мейна и швейцарским Груером, которые ей привозят старые друзья оттуда. В то время как Сталина начиняет свою выпечку икрой из Астрахани и омулем с Байкала. Я всегда подозревал, что в один прекрасный день все кончится дуэлью из-за того, чьи пирожки предпочитает их патрон. Впрочем, товарищ Шахов поощряет такого рода конкуренцию.

Товарищ Шахов восседает за письменным столом размером с Якутскую АССР, покрытым тайгой зеленых папок и редчайшим телефоном ВЭФ с аж тремя линиями, которые наводили шорох у посетителей. В Америке я был поражен (ненадолго), увидев телефон с пятью линиями на столе в замухрышной конторе. Впрочем, еще больший шорох наводил простой черный аппарат без наборного диска. Посетители могли лишь догадываться, с кем соединяла Шахова эта линия.

Первое, что видишь в колобкообразном (по маслянистости и форме) лице товарища Шахова, с мешками под глазами, которые нисходят по жирным желтоватым щекам, – это усталость. Затем безнадежность. Затем презрение к посетителю. Даже первокурсник с Пироговки, даже шаман средней квалификации увидят, что у товарища Шахова вагон болячек, одна серьезней другой. Вдобавок к болячкам он, как я сказал, смертельно устал. Он устал от денег, которые он получает весь день. В этом заключается его работа – собирать ясак от директоров ресторанов.

Не поймите меня превратно. Шахов любил деньги. Но в его положении… это все равно что отбывать пожизненный срок в камере-одиночке с Мэрилин Монро. Наступает момент, когда тебе вспоминается та самая бухая буфетчица с золотым зубом на вокзале в Курске. Но даже если любовь ушла, завяли розы, то уважение к деньгам осталось. К тому же, что важно, деньги счет любят. Просто обожают. И если в пачке не хватало рубля, или червонца, или сотенной, Шахов просекал это с ходу. Ему хватало одного взгляда на толстенную стопку банкнот, чтобы сказать: «Не хватает».

Именно поэтому сидящий напротив Шахова курьер из «Ингури», популярного грузинского рестро на Некрасовском валу, вертелся как шашлык на шампуре. Он потел и клялся, что он получил и принес пять тысяч, как договорились, и ничего не знал о нехватке одной тысячи.

Найти тысячу была моя работа. И директор «Ингури» был покруче, чем Эдит из Rudy’s. Но я всегда находил деньги. (Это не значит, что деньги возвращались по адресу. Товарищ Шахов знал, что есть мздоимцы и покруче его, и если речь шла о партии или милиции, прикусывал язык.)

Порою Шахов одалживал меня друзьям и коллегам. Я раскрыл растрату в «Елисеевском». Конечно, заведующая Галина Ивановна могла бы и обратиться в милицию, но тогда милиция могла обнаружить больше, чем простое хищение, и кому это надо? Проблемы надо решать как можно тише. Галина Ивановна ценила тишину и снабжала меня по-царски. В стране победившего дефицита такой доступ ценился больше, чем деньги.

Наконец, цеховики, теневые производители с невообразимыми состояниями, московские Джобсы-Гейтсы. Как представитель Шахова я посещал сходки в Ялте и Сочи. Здесь мне было достаточно знать, кто в чем врет, как у кого идут дела, на кого Шахов мог положиться и на кого нет.

Чего-чего, а денег у меня хватало, JC; намного больше, чем я мог потратить, что было общей головной болью для цеховиков, которые жили в страхе предрассветного стука в дверь и умирали молодыми, ибо ни один кардиолог не может спасти сердце, которое живет под таким стрессом (добавьте три пачки в день и жирное мясо поздно на ночь).