Эмбер Янг - Прими Мой Облик

– Вот она, – радостно воскликнул Моррис, наконец усевшись в кресло. – Ламия.

– Ламия? – с диким интересом переспросил Робби. – У неё такое красивое имя. Неужели она чудовище?

Мальчик любил приезжать на выходных в загородный домик, чтобы теплыми вечерами играть в конструктор или слушать истории из уст самого лучшего рассказчика. «Мифы для взрослых, а сказки – для маленьких детей!» – упорно твердил он. А подытоживал очень серьезно, хотя становилось смешно: «Я взрослый, и мне вовсе не страшно слушать истории про монстров. И меня не тронут эти существа, я ведь взрослый!»

– Она не была урождена монстром, Робби. Она обладала невероятной красотой, была царицей, но любовь к Зевсу погубила её.

– К тому самому Зевсу?

Мужчина кивнул.

– А почему любовь её погубила? – опечаленно задался вопросом малец.

– О её романе с Зевсом узнала Гера и очень сильно разозлилась.

– Та самая Гера?

Мужчина снова кивнул.

– Она превратила красоту Ламии в безобразие, поэтому наша героиня стала настоящим чудовищем, обрела змеиный хвост. Вдобавок, Гера отняла у неё сон, и бедняжка начала сходить с ума. Ей пришлось скитаться по пещерам. Она выходила в свет, принимая облик царицы, которым пленяла мужчин.

Робби ахнул:

– Что она с ними делала?

– Питалась ими, – настороженно прошептал Моррис и через несколько секунд со смехом напал на племянника с щекоткой.

Мальчик захохотал и начал подпрыгивать.

Книга с грохотом упала на пол. Робби отдышался и спросил:

– А что дальше?

– С каждым новым убийством её обличье начало искажаться и стареть, но она продолжала грешить, ведь теперь пришёл её черед мстить. Злодеями не рождаются – ими становятся.

По мальчику пробежал табун мурашек, он посмотрел на дядю с неким восхищением.

– Что, если она реальна? Все они?

– Конечно нет, Робби, – мужчина захлопнул книгу и поставил её на стол. – Это мифы, всего лишь выдуманные истории, как и легенды о драконах.

– Жаль, – наклонил голову малыш.

Моррис потянулся за печеньем и тут же подал одно в руки поникшего.

– Почему же?

– Разве не было бы интересней жить с такими существами? Я бы хотел завести дракона.

Дядя растрепал его воздушные кудряшки и уверил:

– Мы живем в реальности, Робби, и это намного лучше.

2016 год.

«Ненавижу дождь», – в сотый раз повторил Роберт, наконец закрыв свой насквозь промокший зонт.

Плавно ковыляя по ступеням вниз, спускаясь в любимое и уже такое родное метро, он ненароком задумался о своей мягкой подушке, которая наверняка заскучала, пропиталась одиноким холодом.

К сожалению, в его голове было больше ироничных метафор о подушке, чем идей для нового сюжета. Он чувствовал, как медленно разбивается, подобно бутылкам алкоголя из прошлого. Снова чувствовал себя уязвимым, тем, кто возможно скоро потеряет работу.

А ведь журналистика была для него всем: приносила среднюю прибыль, немного удовольствия. Но в последнее время он задумчиво сидел на краю своей заледеневшей кровати и пытался найти объяснение слову «вдохновение», давно потерявшему смысл. А заканчивал он собственные поиски саркастичной фразой: «Разве ко мне когда-нибудь приходило вдохновение?»

Ему не нужен был творческий порыв, он всегда работал без него, полагаясь исключительно на логику и здравомыслие. Однако сейчас было тяжело от незнания своих же желаний.

Целыми днями молодой человек сидел за своим столом и пытался насильно выдавить из себя первое предложение, хотя бы слово, но дождь усердно бил по козырькам, будто играя на чертовом синтезаторе. И так каждый раз, отвлекаясь на природный звук, мужчина ловил себя на нервном тике, десять раз подряд нажимая на клавишу «S».

Так и до увольнения не далеко.

Перечитывая свои старые работы, ухмыляясь от скандальных заголовков, Роб думал о времени, когда сможет написать что-нибудь новое. Наступит ли оно когда-нибудь? Он испытывал такую зависть к своим прошлым статьям, что подумывал достать набор инструментов из чулана, представляя, как будет стучать молотком по клавишам и экрану, как от компьютера не останется ничего, кроме острых осколков. Эти мысли были несерьезными, скорее задорными, хотя душа и вправду пылала злостью к самой себе.

Он продолжал винить себя за потерю энтузиазма, даже не задумываясь, как можно его вернуть. Казалось, в голове больше нет места для хороших мыслей, как на небе нет места для маленького облачка.