Алексей Ефремов - Учебка-2, или Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

– А ты все-таки еще не старший офицер.

– Как это не старший офицер? Извини, два просвета, большая звезда…

– Нет, пока еще не старший… – продолжал гнуть свою линию собеседник.

– Да как не старший? – заводился оппонент.

В общем, слово за слово, алкоголь, повышенная чувствительность, возбужденность… Дело закончилось дракой, после чего оба были понижены в звании. И теперь, сидя на губе, уже другой новоиспеченный майор с чувством непоколебимой правоты вещал вернувшемуся в капитанство товарищу:

– Я же говорил, что ты не старший офицер…

Вот и родная караулка. Меняем третью батарею. Помощник с теми, кто сразу не заступает, принимает помещение, территорию, имущество. В который раз не хватает ножей, которыми никто не пользуется, и в который раз воруем их в столовой, где ими тоже никто никогда не пользуется. Заколдованный круг какой-то.

Я отправляюсь с их первым разводящим менять посты. Подходим к штабу, я еще не знаю, какая неприятность постигнет меня здесь завтра вечером. Ну вот, посты разведены, старый караул свалил, команда ушла за жратвой, можно расслабиться.

Часа в три ночи мирно играем с Горелым в шашки, когда комната начальника караула взрывается тревожным зуммером. Сигнал идет с первого поста.

– Еремин, твой пост, сгоняй, проверь. Опять супостаты знамя ебнули… – традиционно непритязательно шутит старлей Серебров.

– Похоже, часовой завалился, – констатирует Серега.

– Что, теперь полк расформируют, товарищ старший лейтенант? – демонстрирует Серега глубокое знание устава. Старлей лениво хихикает.

Я захожу в здание штаба. Помдеж и дежурный по штабу сержант хитро переглядываются и начинают демонстративно ржать. Поднимаюсь на второй этаж, с «квадрата», натянув как тетиву автоматный ремень (того гляди лопнет), на меня преданно таращится часовой. На лбу багровеет здоровенный рубец, уже начиная трансформироваться в фиолетовую гематому. Все ясно – уснул и, завалившись с «квадрата», шарахнулся лбом об ограждение поста. Все поле вокруг «квадрата» на сигнализации.

– Спал?

– Никак нет.

– А сигнализация почему сработала?

На лице бойца отображается напряженная работа мысли.

– Сама, что ли? – прихожу ему на помощь.

– Так точно! – радостно децибелит часовой.

– Не ори, я не глухой. А шишка на лбу откуда?

– Не могу знать! – необыкновенно удачно выкручивается страж полковой святыни.

Спросонья он не в состоянии придумать ничего правдоподобного. Я в его пору, чтобы не рухнуть, садился на пирамиду, которая имеет небольшой удобный выступ. Ноги при этом оставались на «квадрате», а тело принимало довольно устойчивое положение. Разглядываю бедолагу: это тот, который был со мной в командировке, у которого на левой руке сантиметровый обрубок вместо мизинца. Шустрые «комоды» с его взвода уже нашли применение его недостатку. Таскают бойца в другие подразделения и спорят там с сержантами, что он может мизинец полностью в ноздрю засунуть, или в ухо. Говорят, уже бритвенный станок выиграли. Ладно, ты у меня ночью отработаешь. Сообщаю по переговорнику, что тревога ложная, знамена на месте и расформирование нашей части в очередной раз откладывается.

Днем, в бодрствующей смене, со скуки наблюдаю, как «фишка» у пирамиды с автоматами упорно борется со сном. Вот тело слишком неестественно для сидящего на табуретке вытягивается, потом в разрезе глаз проявляются страшные белки, какое-то время еще сохраняется неглубокий прищур, и, наконец, веки окончательно смежаются. В этот момент сон еще очень чуток, и я выдерживаю необходимую паузу. Затем подхожу и несколько раз окликаю горе-охранника по фамилии. Реакция нулевая, в этот короткий период сон достигает максимальной глубины. Я не торопясь выгребаю из пирамиды автоматы и складываю их под топчан в спальном помещении, после чего занимаю прежнюю позицию. Теперь ждать. Долго в таком натянутом положении дух спать не может. Минут через пять он теряет равновесие и, мотнувшись в сторону, все-таки успевает в последний момент удержаться на табуретке. Глаза резко открываются, через несколько секунд взгляд принимает осмысленное выражение. Он воровато стреляет зрачками по сторонам и, убедившись, что никто ничего не заметил, продолжает нести свою нелегкую службу. Минут через десять я решаю сообщить ему, что данное мероприятие не имеет уже столь глубокого смысла. Отсутствие в пирамиде оружия является для него полным откровением, и из состояния шока его выводит мощный, отрезвляющий «фофан».