Алексей Ефремов - Учебка-2, или Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

Вечером следующего дня Серега сдает мне наряд. Мы сидим в оружейке на низкой спортивной скамейке и заполняем журнал. Автоматы, штык-ножи, противогазы посчитаны, и даже гранатомет на месте. Горелый чешет мне о событии, очевидцем которого стал три дня назад. Метрах в трех столбом торчит узбек Хусанов, дневальный из его наряда.

– Короче, был я тут в ремроте. Перетер там с «рулем» одним с автовзвода и уж в батарею подался, а он вдруг машет мне рукой – хочешь поглядеть, говорит, и повел в дальний угол. Там народ столпился, ну я сбоку протиснулся, гляжу, а водила с полкового заправщика аккумуляторщику шары катать готовится.

Шары изготавливались из оргстекла, из ручек, отслуживших свое зубных щеток. Разноцветные, в основном неправильной эллипсовидной формы, они вытачивались, грубо шлифовались шкуркой, потом нулевкой или газетой, после чего отдавались салабонам на ювелирную обработку. Те неделю-другую катали их во рту, доводя поверхность до изумительной гладкости. Еще требовался пузырек одеколона для дезинфекции, полотенце, бинт с ватой, прищепка и собственно главный инструмент – небольшое пластиковое зубило, тоже, как правило, сделанное из зубных щеток, или алюминиевая ложка, конец ручки которой слегка затачивался, а также пинцет.

– Ну, в общем, этот достает елду, протирает одеколоном, зубило тоже, пинцет прокаливает на свечке. Потом кожу на конце берет и натягивает, сколько сможет… – продолжает интриговать меня Горелый.

– Крайнюю плоть, – вставляю я свои три копейки, блеснув почерпнутыми из медицинской энциклопедии знаниями.

Горелый смотрит озадаченно-восхищенно, сраженный моей эрудицией.

– Ну, наверное, – реагирует он наконец на мое уточнение.

Кожа у головки прихватывалась прищепкой, дабы обезопасить этот важнейший членоэлемент от предстоящей процедуры. На твердую поверхность подкладывалось полотенце, на него собственно реконструируемый орган, вновь натягивалась кожа, приставлялось орудие, верхний конец которого тоже обмотан полотенцем или тряпкой и наносился короткий, несильный удар. Кожа в этом месте двойная и искусство мастера заключалось в том, чтобы, точно рассчитав силу удара, пробить только первый слой, после чего в образовавшееся отверстие пинцетом запихивался шарик. Конец инструмента затачивался так, чтобы рана получалась рваной, так потом быстрее заживало. Количество шаров не регламентировалось, зависело от желания и уровня терпения оперируемого. Кто-то ограничивался одним шариком, а кто-то делал себе кукурузный початок, надеясь в дальнейшем стать сексуально-неподражаемым.

– Короче, оттягивает, приставляет зубило – и хлоп рукой, резко так. Получилась пробоина сантиметровой длины. Крови мало, он туда один шарик зарядил, потом второй, быстро так, и они уже внутри, а аккумуляторщик побелел и завалился на бок, его давай по щекам… Потом вату одеколоном смочил и забинтовал конец, через неделю зажить должно. А у некоторых, говорят, загнивает, если грязь затащат, и я вспомнил про свой палец указательный.

– Себе тоже, что ли, хочешь сделать? – интересуюсь я.

– Нет уж на хер, я сам чуть было не отключился. Вот слышал – усики делают, это, говорят, вещь.

– Как это?

– Уздечку под «шляпой» прокалывают, просовывают леску и концы оплавляют. А как не надо станет, отрезал с одного края, да вытащил. Фикса еще говорил, что у него после первого раза уздечка лопнула.

– Это бывает, когда она в головку врастает, – в очередной раз поражаю я собеседника своими познаниями.

– А Большой рассказывал, как ходил к одной, гандон импортный достал где-то. Когда стал вынимать, она взяла, да зажала, – ну, резина растянулась, а она как отпустит, а ему как щелкнет…

– Да пиздит он все…

Подобные темы нередко муссируются в однородной мужской среде, а информация подается в более примитивно-доступной форме.

Все это время Хусанов с неподдельным интересом прислушивался к нашему разговору и даже что-то тихонько блеял на родном наречии, перемежая свой монолог русскими междометиями и предлогами. А Горелый продолжал тему:

– У нас, на гражданке еще, тюремщик откинулся, так он рассказывал, что у них там один головку как-то хитро надрезал, и, короче, когда встает, она розочкой раскрывается. Для бабы кайф вооще…

– Да ладно!

Хусанов при этом, улыбаясь, одобрительно закивал головой и что-то радостно чирикнул.

– Чего это он? – озадачился в очередной раз Серега.

Служил Хусанов уже второй месяц и по-русски кое-что должен был соображать.