Андрей Коннов - Домик окнами в сад. Повести и рассказы

Только математика увлекала Маркова. С первого класса среди цифр, действий, а потом уже и символов, он чувствовал себя повелителем чудесной страны, где подданные его были рациональны и точны, подчинялись беспрекословно его мыслям и воле, выстроившись чёткими колонками на тетрадном листе, побеждённые и укрощённые… И, одновременно, сулящие новые, неразгаданные ещё, тайны.

Ребёнком и подростком Марков был задиристым, дерзким, колючим. Так он ревностно пытался защитить свою ранимую душу, жаждущую простого человеческого тепла и любви, чего ему постоянно недоставало, и, чего, из-за своего норова, он не хотел показать никому. Всё это он получал от бабушки и запомнил на всю жизнь. Она не сюсюкала с ним, не заваливала его подарками и гостинцами, хотя и баловала иногда. Просто мудрая старушка никогда ни к чему Маркова не принуждала, не попрекала и не кричала на своего внука. Волны тепла и доброты, исходившие от неё, казалось, лечили рано истрёпанные нервы мальчишки и его угнетённую душу.

А ещё была Оля. Соседская девочка, дальняя деревенская родственница, в сложных переплетениях родства с которой, путалась даже бабушка. На четыре года старше его. Огород её семьи располагался через невысокий каменный заборчик – скорее межевой знак, чем ограда. И сколько себя Марков помнил, столько он с Олей и дружил. Когда был совсем ещё маленьким, то полагал её настоящей сестрой и тянулся к ней, потому что чувствовал интуитивно Олин внутренний ясный свет и сердечную доброту, ожидая простой ласки, и мечтая очень, как многие одинокие в семье дети, иметь старшего брата, или сестру. И получал от неё столько доброты и тепла, сколько могло дать сердце этой обыкновенной деревенской девочки. Оля любила, когда ещё не выросли у неё груди, не округлились крепкие бёдра и ягодицы, обнимать и целовать мальчишку, причёсывать его вечно раскосмаченные вихры, штопать случайно разорвавшуюся одежду, читать книжки по вечерам, и просто играть во что-то. Марков тогда ничуть не смущался, снимал перед ней дырявые штаны и сидел в одних трусах, пока Оля ловко орудовала иголкой. Они в это время весело болтали обо всём, что в голову приходило, а затем Оля вела его в летнюю кухню и угощала чаем с чобором, и с крыжовниковым, или клубничным вареньем. Больше такого вкусного чая, такого чудесного варенья никогда в жизни не пробовал потом Марков. Он не замечал, по своему малолетству, ни её девичьей красоты, начинающей распускаться уверенно и пленительно, ни того, как восторженно и ласково сияли её глаза, когда Оля вдруг бросала на него из-под пушистых чёрных ресниц, свой пристальный и ласковый взгляд. Ему было просто тепло на душе и хорошо.

Когда Марков окончил шестой класс и снова приехал на каникулы в деревню к бабушке – Оли он сначала не узнал, и был потрясен. Так она изменилась! Тогда в Маркове уже начали просыпаться и давать знать о себе всё чаще и чаще, мужские инстинкты. В школе с некоторыми ребятами, он сколотил шайку хулиганов; они щупали своих одноклассниц, толпились под лестницами на переменах, заглядывая под юбки старшеклассницам и молодым учительницам, разбегаясь по сторонам с довольным гоготом, когда были замечены, и жертвы их оголтелого, первобытного любопытства поднимали возмущённый крик. А после, снова сбивались в стаю и возбуждённо блестя глазами, комментировали, и смаковали сделанное и подсмотренное. Их таскали к директору, стыдили, драли за уши. Они фальшиво клялись, что больше так не будут, но продолжали своё, сгорая от какого-то тёмного желания чего-то, в чём себе сами едва ещё отдавали отчёт, и свербящего всё их нутро гнусненького любопытства. Но тогда это больше было шалостью – также внезапно, как начинали, они и прекращали, и забывали о своих проделках.

А увидев повзрослевшую и преобразившуюся за год свою подругу детства, Марков, вдруг застеснялся, задичился. Перед ним стояла по-настоящему взрослая девушка удивительной красоты и гармонии лица и тела. Правда, тогда Марков ещё не знал таких понятий и просто, опустив голову, исподлобья угрюмовато, и в тоже время, восторженно разглядывал её. Его охватила непонятная робость и, одновременно, жгучее любопытство начинающего взрослеть мальчишки, к тайнам женского тела. Её густые русые волосы заплетены были в толстую косу, выставленную, словно на показ на высокой, но некрупной, изящной груди. Её ярко-синие глаза сияли небесной безбрежностью и глубиной, а аккуратные пухлые губы выделялись на уже успевшем загореть лице, так, словно она их измазала малиновым вареньем и не утёрла нарочно…

Читать дальше