Вячеслав Гуревич - От тюрьмы до киббуца и другие приключения

Но итальянский общественный защитник будет другим, я был уверен: он подвергнет сомнениям результаты расследования, он не пропустит ни одного нарушения в ходе ареста, присяжные прослезятся, и Фемиде ничего не останется, как прийти к единственно правильному решению, и тогда ей можно будет скинуть дурацкую повязку и приступить к своим «спагетти алла легале».

С другой стороны, зачем он вообще был нужен, если одессит уже во всем сознался и я был невиновен по логике вещей? И все же меня как исправного читателя детективов подмывало любопытство увидеть итальянского Перри Мейсона в работе!

На встречу с адвокатом привели всех четверых. В тюрьме мы общались не очень. Во время прогулки на тюремном дворе я наткнулся на одного из инженеров. Он вел себя недружелюбно.

– Это все твоя вина! Почему ты не сказал полиции, что произошло, сразу же, как только они явились?

– А почему вы этого сами не сделали, раз такие умные? Увлеклись друг другу отсасывать в другой комнате?

Да, это перебор, каюсь, но такие обвинения не располагают к симметричности.

Он замахнулся. Я особенно не испугался – этот тип скорее отдаст полтинник на обед и ключи от машины, чем будет драться, – но предусмотрительно отошел. Кто его знает, на что способен пожиратель бульбы после нескольких дней на пасте с фасолью.

– Сам ты пидор! – вскричал бульбаш. – Я что, по-итальянски говорю? Ты один, кто говорил! Говнюк!

Он сплюнул мне под ноги и произвел драматический выход. Даром что шляпой с перьями не махнул.

Я оцепенел. Я знаю, что не надо выпендриваться своими познаниями, будь то примитивный итальянский или умение украсть машину за 60 секунд, но я почему-то все забываю, что познания могут и будут использованы против тебя же. Подлинное просветление было за горами.

***

Аvvocato был таким же стандартным итальянским красавчиком, как и Серджио, вырядившийся на все сто, в прекрасно сидящем кремовом костюме и отглаженной белой рубашке, подчеркивающей его загар. Что говорить, мама постаралась. Обошлись без рукопожатий – и слава богу: его руки были выхолены, ногти наманикюрены бесцветным лаком. Не разбираюсь в одеколонах, но догадываюсь, что его парф у м стоил будь здоров. И выражение-то у него было как у Серджио, презрительно-недоумевающее: «Что я делаю с этими изгоями?» Я чувствовал себя как Жан Вальжан, которого только что вытащили из темницы и который выбирал соломинки из своих немытых, сбившихся в комок волос.

Защитник объяснил, что он ознакомился с материалами дела и в целом у нас был хороший шанс на оправдание, но…

– Что «но»? – взорвались инженеры. – Он – тыкая пальцем на одессита – он во всем сознался! Что еще надо?

– Всякое бывает, – сказал осторожно защитник. – Суд, знаете ли, это такое дело, это целая система, да что говорить, вся страна такая, это такой бардак, bel casino, вечно все не так…

Я уже не буду описывать движения его рук – они не знали покоя.

Мы оцепенели.

– И что же теперь делать? – спросил один из инженеров.

– Да, я вот как раз собирался… у вас есть деньги оплатить мои услуги?

Гром среди ясного неба. Молодой одинокий эмигрант с деньгами? Нам разрешили вывезти из страны по $140 с носа. Кто-то вложился в фотоаппараты (якобы советская оптическая техника котировалась на итальянских блошиных рынках), у кого-то хватило только на матрешки и другой китч. Но наличные?

– Нет у нас ничего.

– Но на свободе? – Адвокат настаивал. – Друзья, родственники? Всего-то сто тысяч лир.

То есть $150 – месячное пособие от еврейского агентства.

– Да чего это мы будем платить? – взревели инженеры на русском. – Ты, – опять тыкая на одессита, – ты нас в это дело вовлек, ты и плати! Пусть только попробуют нам в американской визе отказать – да мы тебя засудим!

– Засудил один такой, – хмыкнул одессит. – Вот мои кореша из Дойча пришлепают, они тебе покажут и суд, и пересуд. – Он выразительно ударил кулаком по левой ладони. – В любом случае, у меня сейчас что, деньги есть? На, ищи! – Он рванул на себе рубаху довженковским жестом.

– Ma cosa succede? – Адвокат занервничал. Он не мог не почувствовать, что разговор принимал неприятный оборот, и, несмотря на охранников неподалеку, уже готов был обмочиться в свои наглаженные брюки. – Что происходит, вы можете мне объяснить?

– Да ничего, – сказал я. – Они каждый предлагают заплатить. Вопрос чести – onore, capito? Русские люди – люди чести, вы читали Толстого?

– Ну да, Толстой, certo… Familia Karamazov, так? – Он взглянул на меня скептически – что-то здесь не сходилось.