Александр Быков - Наваждение. Тотемская быль

– Скорее бы снова тепло, отъехать назад в Криволаповскую, может, тогда и нечистый отвяжется, – думала молодая жена. – За лето Федя расстарается, починит избу, и заживут они по-людски.

Она боялась, что недовольный муж вернет ее домой, это же вечный позор на весь род. Но как же перетерпеть эту напасть с нечистым?

Аленке было страшно от одной мысли, что сам князь тьмы позарился на ее грешное тело. Но, с другой стороны, она внутренне противилась тому, что говорила родня. Ничего плохого ночной пришелец ей не делал, наоборот, столько приятных грез, неги и ласки.

От Федора она ничего подобного не видала. С мужем все было буднично. Он задирал ей исподку, недолго кряхтел, раскачивая кровать, быстро утолив похоть, поворачивался спиной и усыпал. Ей хотелось еще ласки, но муж понятия не имел, как это хорошо просто погладить перси любимой жены, ощутить как кровушка вскипает в каждой частичке тела, а сердце учащенно бьется.

Ночной гость, напротив, хорошо понимал ее тайные чаяния и всегда потакал им, как бы лаская тонкими пальцами кожу в тайных удах ее молодого тела.

Конечно, она грешница, и Федор прав, когда перестал спать с ней на одном ложе, но разве ж она виновата в своих снах? Теперь муж еще что-то задумал. Матери своей, Маринке, зачем-то все рассказал. Свекровь никогда невестку не поймет, тем более, в таком деле. Что же будет?

В горницу вошла Маринка Шихова, скомандовала:

– Пошли!

– Куда, матушка? – спросила Аленка.

– В чулан, куда же еще.

– Зачем?

– Каяться!

Они спустились по лестнице, и в подклете дома, где хранились разные припасы, свекровь отворила дверь небольшой комнатушки.

– Заходи!

Аленка зашла, перекрестилась, увидев в углу справа икону на поставце и лампадку.

– Становись на колени, будешь поклоны бить перед образом, не вздумай отлынивать, Бог, он все видит, и молитву читай беспрестанно: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя!»

Аленка не помнила, сколько времени провела в чулане, молясь темневшему в углу образу, огонь в лампадке потух, а она все продолжала шептать слова молитвы. Ей казалось, что теперь, когда ее просьбы так искренни, молитва непременно дойдет до Бога, и тот волею своей отгонит от нее нечистого. Недаром же Господа называют Всевышним.

Уже затемно свекровь отворила дверь и приказала невестке идти к себе в горенку. Там уже ждал Федор.

– Разоблачайся, – приказал он ей, – и ложись голой на лавку.

Аленка безропотно выполнила приказ мужа. Он достал пеньковую веревку, привязал ее руки и ноги к лавке и с силой начал пороть жену конской плетью. Аленка от ужаса потеряла было голос, какие-то мгновенья молча терпела боль, но потом из нее вырвался жуткий крик отчаяния.

Федор аж вздрогнул от неожиданности. Так страшно могла кричать раненая медведица, самка рыси, угодившая в капкан, или волчица, на глазах которой убили ее потомство. В этом крике было отчаяние и злость, но не было покорности.

Исполосовав жену плетью, Федор развязал ее, приказал встать на колени и благодарить за урок. Она повиновалась.

– Чтобы я тебя больше на перине не видывал, – строго сказал муж, – твое место в углу на лавке, руку под голову положишь, дерюжкой прикроешься. Никакой на тебя нечистый не позарится.

– Воля твоя, – покорно произнесла Аленка, – жена да убоится мужа своя.

Маринка Шихова никак не могла успокоиться. «Слыхано ли дело, что сноха учинила! Ладно бы с мужиком каким спуталась, дело понятное, с кем не бывает, а тут такое!»

Ей и в голову не могло прийти, что можно видеть плотские сны. Она вообще снов не помнила, летом чуть свет, как петух голос подаст, надо вскакивать и бежать по хозяйству. Зимой, конечно, дело другое, можно и поваляться, только вот никакие сны все равно на память не шли.

Глава семейства Дружина Шихов сначала ничего знал о сновидениях снохи. По-своему, по-отцовски он любил свою невестку и был бы против того, чтобы ее наказывать за какие-то сны. Но жена Маринка желала, чтобы сын выпорол молодуху так, чтобы из той дурь вся вышла. Федор волю матери исполнил. Сначала страшился жонку бить, а потом даже понравилось, как она связанная кричит от боли.

Той же ночью пришел к ней на лавку и с большим удовольствием, какого никогда раньше не испытывал, овладел покорной женой.

«То-то же, – думал Федор, – плеть, она завсегда против бабьей дури первейшее средство».

С утра Маринка наряжала для невестки работу: стирать, еду варить, одежду чинить, мало ли что по хозяйству делать придется, хоть на дворе и зима, а дел всегда найдется, главное, чтобы в голову дурь не лезла. К тому же на дворе Рождественский пост, надо в церковь съездить и родню проведать.