Ксения Незговорова - Быть осьминогом

– Здравствуйте! – услышал за спиной чей-то робкий голос. Я обернулся и поздоровался кивком. Передо мной стояла девочка с каким-то задумчивым выражением лица, темно-каштановые волосы были аккуратно заплетены и перетянуты лентами. Она держала в руках мои абсолютно непригодные для использования очки.

– Ах, это… Тебе стоит их выбросить, – заметил я; моя вымученная улыбка получилась безумно дурацкой, казалось, внутренний студент, впервые переступивший порог школы в качестве учителя, празднует свое пробуждение.

– Тогда возьмите вот это, я собиралась подарить их папе на день рождения, но ничего страшного, если вы ими сегодня воспользуетесь, – она достала из сумки красивый бархатный очечник, – только не знаю, какое у вас зрение… У моего отца не очень, –ученица засмущалась и сильно покраснела. Может быть, только из-за этого я принял эти очки. Немного велики, но в целом я был благодарен, потому что мир снова начал приобретать зримые формы.

Когда я зашел в класс, дети кидались пеналами, громко смеялись, играли на телефоне и планшете. Я уже позабыл о том, что хотел выглядеть доброжелательным на первом уроке, громко отодвинул стул и с грохотом поставил сумку. Стало немного тише, восьмиклассники, казалось, пожирали меня глазами, и я почувствовал себя бедным зверьком, загнанным в клетку.

– А мы думали, урока не будет, – заявил один вихрастый мальчуган и демонстративно надул жвачку.

– Ага, Прасковья же опять рожает, – добавил другой – тучный, с длинными грязными волосами. Класс отозвался дружным смехом.

– Прасковья Ивановна действительно ушла в декрет, – строго ответил я, поправляя неудобные очки и чувствуя себя вдвойне неуверенно. – На это время вашим учителем буду я. А теперь, пожалуйста, сядьте на свои места.

Смешки продолжались, но восьмиклассники все-таки расселись, хотя услышали меня наполовину, судя по обиженным выкрикам: «А Катя сидит не на своем месте». Только один паренек продолжать восседать на парте и смотреть в окно.

– Молодой человек, прошу вас переместиться на стул и открыть тетрадь.

– Да не обращайте на него внимания. Он у нас дебил, – вставил чей-то язвительный голос, и смех окончательно уничтожил тишину, которая и без того была весьма хрупкой.

– Эй, Тормозок, слазь с парты!

Мальчишка отрешенно кивнул и молча занял свое место. Во мне пробудился воспитатель:

– Пожалуйста, больше не используйте подобные оценочные выражения. У всех вас есть имена.

На сей раз помешала начать урок скрипнувшая дверь. Я замер с открытым ртом и куском мела в руке, потому что увидел ту самую девчонку с косами, которая дала мне очки.

– О, Кирюшина заявилась, – не удержался комментатор в рыжей кепке с нарисованной марихуаной на козырьке.

– Извините, – опоздавшая отвела глаза. – Кое-кто нуждался в моей помощи.

Сказала так по-будничному просто, что я не нашел нужных слов и только кивнул.

– Опять, – закатила глаза ученица небольшого роста с острым носом, похожая на гнома. – Прям девочка-batman.

– Вообще-то man – это мужчина, поэтому девочка не может быть бэтменом, – тоном зануды проговорила блондинка, которая сидела на первой парте прямо передо мной.

«Да уж, ну и детки», – подумал я и тяжело вздохнул.

«Интересно, и долго он у нас продержится?» – застыло на любопытных лицах.

– Перейдем к литературе, – назидательным тоном начал я. – Это совершенно необыкновенная область. А почему? Все потому, что это, с одной стороны, наука, а с другой, искусство… Ты что-то хочешь спросить?

– Фигня, – незамедлительно высказалась рыжая кепка. – Вы нам лучше стихи почитайте.

Не знаю, но меня это почему-то тронуло. Мог же он сказать, в самом деле: «Дайте позаниматься своими делами». Или даже: «Валите вы со своей литературой, которая сейчас никому не нужна…». А он, этот нагловатый верзила с марихуаной на кепке, попросил почитать стихи.

Я растерялся, прочел первое, что пришло на ум, по памяти.

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет.

А за мною шум погони,

Мне наружу ходу нет…

Начал неуверенно, тихо, невзрачно; разошелся к строчкам:

Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

И тогда же наткнулся на слишком выразительный и понимающий взгляд девочки, которая дала мне очки. Кирюшина у нее фамилия, кажется. Надо глянуть в журнале, как зовут.

– Это стихотворение называется «Нобелевская премия». Борис Пастернак написал его, когда отказался от заслуженной награды. Впрочем, его вынудили отказаться.