Иван Царицын - Близкое-далёкое

Спустя несколько дней он лишил Марину девственности. Потапыч слегка волновался, прежде ему такой чести не выпадало, и когда Марина простонала что ей больно, он совсем растерялся, но внезапно с ней сделалась резкая перемена, и Марина, вывалив горячий язык, оторвала голову от подушки и облизала Потапычу сосок. Перетрусил он уже после – увидел на простыне яркое выпуклое пятно крови, сорвал простыню и побежал в ванную, где в раковине усердно пытался пятно отмыть. А Марина рядом стояла под душем и ухахатывалась.

Она постепенно вошла во вкус, если поначалу ей было больно, то не прошло и месяца, как она стала получать удовольствие от секса. К сожалению, в общажной комнате вечно торчали соседки, а родители Потапыча из дома редко отлучались, и парочка трахалась в парке под шатровыми ветвями голубых елей, и Марина из-за таких потрахушек боялась заработать цистит.

Легко шли отношения. Нежность порой скользила по сердцу Потапыча. Он полюбил, потому что его полюбили. Не полюбила бы его Марина, и он бы её не полюбил. Но со временем Потапыч стал замечать – что-то вечно ускользало от него в жестах, интонациях, словах девушки. Что-то менялось, и он никак не мог перемены уловить.

– Меня достала учёба, я не могу нормально заниматься в общаге, в нашей комнате даже стола нет, я не могу чертежи сделать, – жаловалась она, всматриваясь в бронзовую статую. – И соседки постоянно водят кого-то, шум, крики, смех, ты понимаешь? Меня бесит всё это! Я хочу свалить.

Закрыв глаза, Марина пропела:

Шынкарочка Галя в шинку торговала,

Шынкарочка Галя пиво налывала.

Ой, ты Галя, Галя молодая,

Шынкарочка Галя пиво налывала.

Ехали казаки из Дону до дому,

Пидманулы Галю, забралы с собою.

Дай поедем Галю з намы казакамы.

Краще тэбэ будэ, чем у ридной мамы.

Потапыч обвёл кладбище задумчивым взглядом.

– Не знал, что ты умеешь петь.

– Хочу быть мужиком. Я бы ходила в рейсы, трахала бы баб. Была бы боцманом. Я боцман, Серёжа, боцман. Я полыхала к тебе страстью.

– А сейчас не полыхаешь?

– Сейчас уже нет. Я как этот матрос – непоколебим.

– Посмотри «Апокалипсис сегодня». Там Марлон Брандо великолепен, гениален. А фильм такой плавный, долгий, и ты погружаешься в его атмосферу, плывёшь по вьетнамской реке, смотришь на войну, изучаешь человека на войне, можно всё хорошо обдумать. А потом Марлон Брандо рассказывает про улитку, которая ползёт по лезвию ножа.

Он говорил так, будто сам плывёт по неподвижной реке, а жизнь его – плавная, размеренная, тягучая. Марина слушала и думала: «Зачем он мне суёт свою улитку?» Бронзовый матрос, возвышавшийся над ними, был понятнее и ближе. И настойчивее становилось ощущение скорого краха. Она вцепилась в Потапыча, да с такой обречённостью, словно боялась, что он провалится вот-вот под землю.

– Прижми меня куда-нибудь к стеночке.

Они целовались и трогали друг друга, а цветущие могилы внимали тлеющей страсти.

Лёша Радионов умирал со скуки в своей комнате. Он хотел пойти покататься на велике, но одному глупо было идти кататься, и он остался дома играть в компьютерные игры и смотреть сериалы. Когда ничего не было, и дни проходили в безделье, Лёша скучал по-страшному. Однажды, совсем помешавшись от скуки, он смастерил из пол-литровой бутылки кока-колы «сухой», и выкурил остатки травы, которые с Потапычем не осилил прошлым вечером. Курил ненасытно, втягивая раздирающий горло дым, давясь кашлем, курил в запертой комнате, оставив лишь форточку для проветривания. От жадности, а может и от плохого настроения, или ещё чего, но ударило иначе, чем прежде – разболелась голова, и потянуло по всему нутру противной тошнотой. И долго потом Лёша рыгал желчью в пакет, а как сразу полегчало выбросил пакет в окно.

Приближался вечер. Потапыч обещал прийти к шести, но ждал его Лёша с опозданием на минут двадцать или тридцать. В соседней комнате мама, Инна Александровна, в лёгком халатике до колен, с незажжённой сигаретой в зубах рыскала по комнате в поисках зажигалки.

– Куда ты опять её дел? – крикнула она, и Лёша выполз из своей комнаты.

Мама шарила рукой по полкам. Полку с иконами, перед которыми каждый вечер прежде, чем лечь спать, молилась бабушка, и на которой стоял портрет деда с чёрной лентой, Инна Александровна пропустила. Пропустила она и полку со стеклянной вазочкой, куда бабушка складывала конфеты. Вазочка всегда была полной. Именно на той полке в глубине и лежала зажигалка.