Герш Тайчер - Стекольщик

Я был просто оболочкой, в которой делились клетки, росли органы и развивались системы моего молодого и здорового организма. Чем же я отличался от другого советского мальчика моего возраста 60-х годов? Ничем, только говорил свободно и без акцента на русском, украинском и идиш.

Уважаемые москвичи и ленинградцы, одесситы и одесситки и другие нечерновицкие обитатели нашей планеты! После 67 лет я перестал стыдиться того, кто я и что люблю. Я сын своих родителей! Я люблю мой родной город Черновцы!

В математике есть много понятий, связанных с бесконечностью. В физике тоже есть бесконечные явления, но заведомо в меньшей степени. А в жизни у всего есть начало и всему есть конец. Моя личная библиотека началась с птички. Чем она закончится, я не знаю точно, но думаю, что это будет скоро. Мои внуки будут жить без печатных книг, я в этом уверен. У моих детей книги появляются, они пользуются ими, читают, потом эти книги пропадают куда-то, потому что у них нет личной библиотеки. Я родился в доме, где не было ни одной книги, и после моей смерти в моём доме не будет книг.

В пятом классе я получил домашнее задание по рисованию: нарисовать воробья. Я в это время находился в другой «параллельной плоскости», то есть понятия даже не имел, с чего начать. В мои планы никак не входило испортить чистый лист в моей тетради по рисованию. С такими тяжёлыми мыслями и без конкретных планов я вышел во двор. Во двор мы выходили без особых причин, а домой возвращались, только чтобы поесть.

Случилось так, что одновременно со мной из пятого дома по Лысенко вышел Изя. Он был старше меня на пять лет, водился с моим братом и умел рисовать.

– Слушай, Изя, нарисуй мне воробья, – по-детски попросил я Изю, зная, что мне нечего предложить ему взамен.

– Тащи тетрадь, карандаш и резинку, – коротко ответил Изя, к моему полному удивлению.

В тот день, и на следующей неделе, и через месяц, и через год я старался разобраться в причинах Изиного поступка, но до сих пор это остаётся загадкой для меня. С того времени в моей памяти слова «рисование», «Изя» и «воробей» легли рядом. Слышу «Изя» – вспоминаю «рисование» и «воробей». Слышу «рисование» – вспоминаю «воробей» и «Изя». Только иногда бывают сбои: когда слышу «воробей», не всегда вспоминаю «рисование» и «Изя». Вот как удивительно память человеческая работает.

«Слово о полку Игореве» не расходилось с той быстротой, с которой разошлись слухи, что я нарисовал воробья как живого. Много хорошего в моей жизни произошло от воробьиного рисунка, включая «отлично» по рисованию. Учительница по зоологии подошла ко мне на перемене и сказала, указывая на книгу «Птицы Украины»:

– А синицу и галку сможешь нарисовать?

Таким образом, у меня дома на столе оказалась моя первая книга.

Я пролетарий, мой отец пролетарий – он стекольщик, два моих дяди тоже стекольщики. Не думаю, что из-за этого моя фамилия Глейзер 2: ещё один мой дядя – портной, а другой – сапожник. Короче, мы пролетарская семья. Поскольку есть некоторая неопределённость по отношению классовости домохозяек, сформулирую иначе: в нашей семье, кроме пролетариата, никаких классов никогда не было.

В Черновцах я хорошо знал всех стекольщиков, и они знали меня. Все стекольщики в нашем городе были евреи. Допускаю, что были не еврейские стекольщики, но я таких никогда не встречал. Как правило, в послевоенных Черновцах все ремесленники были евреи, чиновники были русские, а украинцы занимались сельским хозяйством за городской чертой. Люди, как и всё другое в жизни, делятся на три части. Это правило я хорошо выучил, когда служил в армии. До армии я делил всё на две части: ремесленники и чиновники, пролетариат и интеллигенция, те, которые едят оливки, – и те, которые оливки не едят.

Много стекольщиков, маляров, жестянщиков и других строителей работало в Черновицкой ремстройконторе. Поскольку мой отец проработал там десятки лет, я знал почти всех сотрудников, особенно, если у них были дети моего возраста. Например, Менахем Шнайдер 3был жестянщиком – не портным, как его далёкие предки. Все знали, что его сын Давид, который учился со мной в том же классе, будет тоже жестянщиком. У них даже походки были похожими – слегка на цыпочках.

У стекольщиков в нашем городе были проблемы со следующим поколением. Илья, сын Аркадия Гроссмана, моложе меня на год, будет начальником склада. Его отец всю жизнь мечтал быть начальником склада, но не получилось. Теперь вся надежда на сына. Неважно, какого склада, неважно, каким начальником – главное, чтобы было что-то выносить откуда-то.