Через перекресток от моего дома был Беляевский сад. Это была Мекка для любителей грецких орехов и слив. Весь наш Пятый двор ходил туда, жил там и спал там. Было бы кощунством не вспомнить одно особенное сливовое дерево вблизи баскетбольной площадки. Не многие из нашего двора знали о нём, так как оно давало всего две-три сливы в год. Не помню, в какой год, но мне посчастливилось съесть одну сливу с этого дерева размером с кулак. Я не верю, что человек в состоянии познавать прекрасное, если он ни разу в своей жизни не съел такую сливу.
Все эти «фруктовые походы» были запрещены мне до десятилетнего возраста. До семи лет даже во двор я не ходил, только в скверик физического факультета, который был через дорогу от моего дома. В этом скверике была старая береза с потрескавшимся стволом. Много березового сока было выпито из этого ствола через тоненькие соломинки.
Так же, как я не могу напеть арию «Che gelida manina» из оперы «La Boheme» в исполнении Лучано Паваротти, так же невозможно словами описать пирожки в Черновцах. Но и оставить эту тему, не сказав ни слова, было бы просто несправедливо. Предоставляю минимальную информацию в сжатой форме.
Четыре основных типа пирожков можно определить безошибочно. С мясом по 4 копейки – на пять откусов, если есть среди интеллигентного общества, и на три откуса, если есть в одиночку. Правильная комбинация мяса, теста, специй и прожарки в сочетании с привлекательной ценой делали этот тип пирожков фаворитом у широкой публики. Более изысканными считались пирожки с капустой или повидлом. Они шли по 5 копеек и продавались только в пирожковой, в то время как с мясом «выбрасывали» то тут, то там на разных углах в центре города и у вокзала. Хотя разница в цене была минимальной – одна копейка, люди с математическим уклоном знали, что это составляет 25% по отношению к мясным пирожкам, и это стояло у них поперек горла.
Пирожки с капустой или повидлом были светлее, тесто было сдобным, и, ещё горячие после прожарки, пирожки были покрыты тонкостенными хрустящими пузырьками. Пирожки с горохом были предназначены для избранных гурманов. Тонкие и чувствительные характеристики таких возвышенных предметов выходят за рамки представленного анализа.
Вкусы нынешних жителей Черновцов сильно отличаются от вкусов, бытовавших пятьдесят лет тому назад. Мне не известно, существует ли до сих пор гегемония пирожков в Черновцах. Для тех, кто никогда не был в Черновцах, в ближайшем будущем не планирует там быть и, следовательно, не познает прелестей черновицких пирожков, пропишу следующий, очень эффективный, курс лечения: каждую субботу, после завтрака, на протяжении десяти недель слушать вышеупомянутую арию в исполнении Лучано Паваротти.
В Черновцах жили очень любознательные люди. Конечно, могут возникнуть споры на предмет того, в каком городе люди более и в каком менее любознательные. Для решения этого вопроса необходим объективный тест, желательно с количественной оценкой. У меня есть такой тест, который я применяю во многих городах мира. В центре города, на тротуаре, рядом с высоким зданием, где есть значительный поток пешеходов, я останавливаюсь, задираю голову, и в течение пяти минут смотрю вверх. Почти в любом городе – Черновцы здесь не выделяются – почти все прохожие, за редким исключением, задирают голову, проходя мимо. По истечении пяти минут уже значительная группа стоит и смотрит вверх – со мной или без меня. Теперь все проходящие, без исключения, задирают головы, а некоторые задерживаются на минутку. Как все процессы распада в природе происходят по экспоненте, так проходит и процесс рассасывания толпы, глядящей вверх.
Постоянная рассасывания находится в интервале от четверти часа до нескольких часов. В Черновцах этот эксперимент происходил на углу Центральной площади и улицы Франко, зарождение толпы было в полдень, а распад – к пяти часам вечера. Профессиональный физик или другой ученый мог бы поинтересоваться природой такого длительного рассасывания. В Черновцах это обусловлено нехваткой людей, которые ещё не смотрели вверх на углу Центральной площади и улицы Франко. Любознательность же прямо пропорциональна постоянной рассасывания, βрас.
Работа нашей памяти, с одной стороны, покрывает огромные интервалы времени и пространства, а с другой стороны, – очень выборочна. Десять классов в двух школах, десять счастливых лет, а запомнились только немногие второстепенные детали. Я никогда не делаю заметки, ни на лекциях, ни на важных совещаниях. Уже давным-давно я продумал это, решил и сделал правилом не делать заметок. Важное всегда запомнится, а лишнее не должно засорять память.
Читать дальше