Олег Диверин - Через семь лет

Все четыре девушки были на удивление привлекательны. Красивой, по-настоящему красивой, пожалуй, ни одну из них назвать было нельзя. Но каждая чем-то притягивала взгляд.

Впереди быстрыми маленькими шажками шла темноволосая кареглазая малышка. Равилю, Тимохе или Аркаше она едва достала бы до груди. Круглое личико, пухлые губки, ручки и ножки. Но эта округлость фигуры ее не портила, напротив, наполняла весь ее облик прелестью ребенка. Окончательно в ребенка ее превращали волосы, заплетенные в косичку-«колосок» прямо с макушки. Единственная деталь, говорившая о ее реальном возрасте, – глаза, полные то ли тревоги, то ли смертельной тоски. У ребенка таких глаз не бывает.

На шаг позади шла вторая девушка, тоже кареглазая и темноволосая, и с такой лучезарной улыбкой на лице, что все, кто смотрел на нее, непроизвольно заулыбались. Она была среднего девичьего роста, нормального телосложения, ее немного портил чуть длинный нос с горбинкой, но положение тут же исправляли точеная фигурка гимнастки, воздушная походка и улыбка, которая, казалось, говорила: «Всех люблю, и вообще все в этом мире прекрасно и по-другому быть не может».

Замыкали шествие две блондинки: одна совсем юная, как и шедшие впереди девушки, – скорее всего ей не было и двадцати, вторая же казалась лет на десять старше. Обе были чуть выше среднего роста и смахивали на сестер, но сестрами, видимо, не были, просто младшая копировала походку и манеру держаться старшей. И, следует заметить, там было, что копировать, – прямая, будто затянутая в корсет, спина, плечи подняты и развернуты в стороны так, что приподнимали и прекрасно очерчивали грудь. И там было что приподнимать и очерчивать. А еще – гордая посадка головы. Не горделивая или надменная, а именно гордая и полная достоинства. Глаза смотрели доброжелательно, мягко и даже слегка призывно, и не было проблем подойти к ней, улыбнуться, завязать разговор, а затем попробовать продвинуться дальше. Ее взгляд не отталкивал, напротив – вселял надежду. Но… вот этот гордый поворот головы мгновенно останавливал, пресекал попытку в зародыше, говоря: «Нет, парень, даже не пытайся, не обломится».

Кашира уставился на нее как завороженный – при своем небольшом росте он питал пристрастие к зрелым женщинам, крупнее и старше себя.

Вальке же, наоборот, нравились юные воздушные создания. Наверное, поэтому он уже давно сопровождал глазами младшую, и она, будто почувствовав его изучающий взгляд на себе, слегка наклонила головку в их сторону и скользнула равнодушным взглядом по лежащим на траве парням. Но… ее глаза, встретившись с Ванькиными, будто споткнулись, ресницы чуть заметно дрогнули, из под них сверкнули два огромных изумруда и в то же мгновение погасли. Валька зажмурился, встряхнул головой и вновь открыл глаза – девушки спокойно проходили мимо. «Почудилось, – подумал он, – что это со мной, девчонка как девчонка, ну симпатичная, но ничего же особенного».

Егор Натанович Лапин, которого за флегматичность и любовь к сметане все звали Сметаныч, повернулся к проходной базы: «Начальство возвращается, скоро обедать будем». Но обедать «скоро» не пришлось. Тимоха, не подходя близко, махнул им рукой, мол, идите сюда. Все поднялись. Валька исподволь глянул на дверь столовой и еле слышно вздохнул. «Царапнула зеленоглазка», – тихо сказал Кашира, проходя мимо, так тихо, что услышал только Валька. «Иди-иди, черт глазастый», – беззлобно огрызнулся тот. Кашира ему нравился больше всех остальных ребят в их компании (Тимоха был не в счет), хоть они и не ходили в близких друзьях.

А у «зеленоглазки» в это же время почему-то все валилось из дрожавших рук. Входя из зала в кухню, она наткнулась на полуоткрытую дверь и больно ударилась бедром, в сердцах оттолкнув «обидчицу», задела рукой швабру, и та стукнула ее по голове. Отшатнувшись от этой новой напасти, она другой рукой задела сковородку (хорошо, что пустую и холодную), которая с оглушительным звоном и грохотом запрыгала по плиточному полу. По счастью, Алевтина, та самая, что шла с ней рядом, не успела уйти далеко. Одной рукой она подхватила Дашу («зеленоглазка» – знакомьтесь), другой – поймала и прислонила к стене норовившую учинить еще больший разгром швабру, затем, не выпуская из рук потиравшую ушибленные места Дашу (благо весу в той было ненамного больше, чем в печально упомянутой швабре), подняла и водрузила на место сковородку, затем опустила младшую подругу на стул, сунула ей в руку носовой платок и погладила по спине.