Яна Кузнецова - Прозрачные крылья стрекозы

…Это утро для Лизы началось с нового, непривычного ощущения. Пробудилась она будто бы оттого, что невидимая волна предчувствия накрыла ее с головой и наполнила душу густой и терпкой радостью. Сперва чувство это было мало определенным, но с каждой минутою оно оформлялось все яснее. Лизе хотелось как можно скорее выскочить на улицу из роскошного своего заточения, ведь она знала наверняка, что где-то там, за домашними стенами ее ожидает счастье…

Утренняя конференция затянулась. Раиса Петровна зачитывала по бумажке очередной циркуляр, касающийся больничных порядков – свежее новшество от которого, как водится, будут страдать и пациенты, и персонал. На особо значимых местах заведующая наклоняла голову и посматривала на собравшихся исподлобья, второй подбородок ее складывался во множество валиков, и Лизе было смешно. Доктор Васенька, мечтающий о бутылочке пива, подобострастно тряс головой, доктор Иван Павлович угрюмо смотрел под стол.

– Конференция окончена, – подытожила Раиса, – а вы, Елизавета Дмитриевна, вместо того, чтобы улыбаться поторопились бы лучше к новому больному. Тяжелый, кстати говоря, пациент. Так что постарайтесь без этих ваших штучек. Поменьше разговоров – побольше нейролептиков. Все. – И швырнула Лизе через стол тоненькую историю болезни.

«Вербицкий Леонид Алексеевич, сорок пять лет. Профессия – художник. Диагноз – депрессивное состояние» – прочла Лиза на титульном листе.

– Томочка, пригласите, пожалуйста, Вербицкого, – обратилась она к медсестре, плотненькой, как туго набитый мешочек блондиночке.

– Ой, Елизавета Дмитриевна, он не пойдет. Он вообще никуда не ходит, ни в столовую, ни гулять, только сидит весь день в кресле. Там – в холле. Вы может, сами к нему подойдете, а я всех больных по палатам разведу, так что вам никто не помешает, – и Томочка заспешила в отделение, потешно подпрыгивая при каждом следующем шаге, а Лиза никак не могла собраться, чтобы приступить к беседе с больным. Безотчетная тревога колотилась в груди пойманной рыбой, будто сама судьба ожидала ее в полутемном холле, а не пациент Вербицкий – депрессивный художник сорока пяти лет…

В холле было холодно. Знобкий мартовский ветер просачивался сквозь щели не заклеенных рам и гулял лихим сквозняком по унылым больничным коридорам, но худой человек в обтрепанной больничной пижаме всего этого будто не замечал. Его взгляд был устремлен вдаль, к расплывшемуся в белесом тумане весеннему пейзажу. Он сидел, не шевелясь, и только изредка сбрасывал со лба непослушные острые пряди волос, что мешали ему смотреть на спящий парк и далекое поле. Человек был не молод, однако в его движениях и позе было нечто мальчишеское.

– Леонид Алексеевич, нам необходимо побеседовать, – окликнула его Елизавета Дмитриевна, но когда тот обратил к ней свое лицо, все докторские слова, что обычно говорятся каждому из больных, почему-то показались ей глупыми и неуместными.

Его глаза казались непомерно большими на изнуренном болезнью лице, но более всего потряс Лизу сам взгляд. Она успела повидать в своей жизни немало безрадостных и скорбных лиц, однако не предполагала встретить печаль такого оттенка. И потом, его взор сразу показался ей давно знакомым, будто она уже успела не только сродниться с этим омутом, но и истосковаться по его глубине. Он смотрел на Лизу молча, а она замерла и никак не могла насытиться этим взором, не замечая того, что неподалеку бродят больные, а озадаченная сестра Томочка уставилась на нее во все глаза.

– Это что такое, интересно, – трясла студнем щек Раиса Петровна, – новая форма психотерапии? Гляделки называется. Ты Вася выясни, а потом доложишь.

– Не вопрос, доложу в лучшем виде, – суетился пьяница-доктор. После смерти матери – единственного близкого человека, Васенька совсем опустился. Волосы его болтались сальными сосульками, халат имел буроватый оттенок, брюки были коротки, а носки болтались ниже щиколоток, обнажая полоски белой волосатой кожи. Раиса поглядывала на Васенькины ноги с отвращением.

Лиза понимала, что так вот стоять и молчать было уже неприлично, но только ноги ее почему-то одеревенели, застыв на одном месте, руки, опущенные в карманы халата, сжались в кулаки, а губы были готовы прошептать что-то совсем уже не врачебное.

– Елизавета Дмитриевна, у вас все в порядке? – прозвучал над ухом чей-то голос.

Обернувшись, Лиза увидела Ивана Павловича, странно смотревшего на нее.

– Спасибо, все хорошо. Все очень хорошо, – и Лиза двинулась в сторону кабинета.