Маша Трауб: Уважаемые отдыхающие!

– Вы будете меня учить, как проводить экскурсии?

– Нет, не буду.

– Я доложу куда следует.

– В этом я не сомневаюсь.

Она уходила в расстроенных чувствах, а Рашид Камильевич жег очередное ее «донесение» с пометкой «разобраться».

Никто не думал, что этот сезон станет таким. Инна Львовна проснулась в своей квартире от дикого писка. Местная кошка окотилась прямо в палисаднике под ее окнами. Инна Львовна спокойно встала, умылась, набрала полное ведро воды и вышла в палисадник. Кошка – трехцветная, приносящая удачу и счастье – посмотрела на нее испуганно. Но сделать ничего не могла. Была измотана долгими тяжелыми родами. Инна Львовна взяла первого попавшегося котенка и засунула в ведро. Она держала долго, хотя этого не требовалось – котенок захлебнулся быстро. Кошка-мать даже хвостом не дернула. Инна Львовна потянулась за следующим котенком, но уперлась в костыль.

– Ща бошку-то расхерачу, – сказал спокойно Вань-Вань.

Инна дернулась и отступила. Эти котята, которых подкармливал и взял под свою опеку Вань-Вань, не давали ей спать и жить.

Инна Львовна стала сама не своя. Она сдирала занавески, которые казались ей душными, открывала настежь окна, но через пять минут начинала зябнуть. У нее менялось настроение – от истерики до полного равнодушия. Она стала часто плакать, особенно на экскурсиях. – Инна рассказывала про Пушкина и утиралась платочком. Отдыхающие смотрели сочувственно, как на сумасшедшую.

Например, она могла расплакаться от вида мраморной лягушки и впасть в истерику от купальщицы, ее любимой скульптуры. Инна Львовна даже пошла к врачу.

Больница, единственная на весь поселок городского типа, находилась на самом верху, выше почты, выше рынка. Пока поднимешься – истечешь потом, сотрешь ноги и решишь бросить курить – никакой дыхалки не хватит. Но в сезон больница работала на износ. То отдыхающий шваркнется головой с буны. Пьяный, что и спасло, без сотрясения. То мамашки ведут детей с поносом и рвотой. То мужики очередь образуют к венерологу. Больница специализировалась на кишечных палочках, глистах, инфекциях, передающихся половым путем, и травмах, полученных в результате неудачных прыжков с буны на камни.

Она пришла к гинекологу, краснея, бледнея, покрываясь пятнами.

– Климакс, – сказала врач.

Инна Львовна впала в истерику. У нее не может быть климакса. Она еще молодая!

– У вас есть муж? Любовник? – без интереса спросила врач. – Что вас удивляет?

Инна решила, что в раннем климаксе виноваты Виктор Ильич, Галя, Рашид Камильевич, Вань-Вань и треклятая кошка. И начала писать с особым рвением. И наконец получила то, о чем мечтала. Ее услышали. В пансионат приехала корреспондент городской газеты, которая про доносы Инны Львовны ничего не знала, а хотела написать про памятники, стоявшие на территории. Мол, не стоит ли избавиться в эти наступившие новые времена от Ленина? Какие памятники представляют особенную ценность, а какие нет? Это был звездный час Инны Львовны. Она рассказывала с таким увлечением, с каким ни разу не провела ни одну экскурсию. Она завела корреспондентку в район пятого КПП и показала фигуристку как образец новомодных веяний (слава богу, про Сазонова Инна Львовна не знала). Рассказала про скульптора Эдуарда, которому она доверяла, а он оказался…

Статья вышла. Инна Львовна перечитывала интервью снова и снова, рассматривала собственную фотографию на фоне Ленина. И вроде бы все было так, как она сказала, но не так. И ее фото около Ленина смотрелось вроде бы безупречно, но как-то не так. И складывалось впечатление, что Инна Львовна – скучная, заскорузлая заноза, которая не понимает авангарда, новых веяний и вообще ничего не понимает.

Скульптор получил новые заказы после этой статьи – в газете было фото его фигуристки. Его вызывали в частные дома, чтобы он сваял не фигуристку, а голую бабу, но чтобы было похоже на фигуристку. Ему заказали женщину с веслом и пионерку. Мужик, который заказал пионерку, даже фотографию дал – старую, размытую. Он, видишь ли, в «Артеке» отдыхал и ту девочку до сих пор забыть не может. Хочет, чтобы в саду такая же стояла.

Эдик с горя сначала запил, а потом зашился и начал работать.

Да, после статьи люди повалили на экскурсии, все хотели увидеть фигуристку и Ленина. Все хотели послушать Инну Львовну, которая не понимала, что делать с вдруг обрушившейся на нее славой. И, о ужас, она стала потакать желаниям публики – рассказывала про женщин Чехова, про женщин Пушкина, про женщин Ленина. Людям нравилось. На Инну Львовну стали ходить. И она млела, когда Рашид Камильевич называл ее «бесценная вы наша»…