Вадим Сургучев - Тутытита

Хотя и пить в чужих городах я зарекся.

А по приезде в Питер меня почти сразу бросили в помощь другому Андрею, младшему. Его зона ответственности – военно-морские объекты. Вот зачем им нужен был офицер: у Андрюхи не всё ладилось, нужна была помощь человека, владеющего основами знаний того особого информационного поля, что присутствует в военных городках, иными словами, хорошо знающего, чем хрен отличается от лопаты. Андрей этого отличия не знал, да и не мог. Там, в этих базах, если ты матом не умеешь крепко, на выверт, тебя признают иностранцем и откажутся понимать.

Вот стоило мне бежать с флота, чтобы через полгода опять там оказаться. Хотя уже и в ином качестве, но там же.

В общей сложности за эти три года моей работы в КБ мы с Андреем намотали командировок пятнадцать. Побывали в таких клоаках, куда нормальный человек плюнуть испугается.

Мы приезжали и составляли акты, что мы всё осмотрели, провернули, разобрали и собрали, испытали и у них всё, как надо. Ещё составляли такую огромную простыню, в которой указывался каждый наш клапан – сколько он наработал в часах, сколько раз его открывали-закрывали.

Всё это очень важные для науки сведения – в Питере по ним составлялись те самые заключения о продлении.

И сейчас самое время о науке. Теперь я точно знаю, что наука наша делается в нужниках, но обязательно с умным видом.

Вот приезжаем мы на базу на десять лодок сразу, а три из них, положим, в море, на работе, и когда вернутся – никто не знает. Что делать? Ну, понятно, писать и на них липовые акты, что мы там тоже провернули, закрутили, осмотрели. Флоту что надо? Ресурс продлить, чтобы было добро на выходы в море, посему они что хочешь подпишут. А на тех семи оставшихся кто нам даст разобрать что-то? Когда лодка стоит под боевым дежурством, разобрать клапан – на то особое разрешение нужно, это вывод из дежурства, это бригада вечно пьяных ремонтников, это долго. Это никому не надо. Вот и приезжали мы с уже готовыми шаблонами актов на все лодки, оставалось только добраться до морского начальника и подписать у него всю эту не скажу что.

Но особую, почти блевотную радость у меня вызывала простыня с наработкой. Всё потому, что ещё год назад ко мне на лодку так же приезжали наукообразные люди, или, как мы их ласково называли, очкарики. Приезжали и тоже просили дать им на каждый клапан, каждую гайку сведения, сколько часов она была в работе, сколько раз её откручивали-закручивали.

Хотя и хотелось, но их не пошлёшь – приказ дать им всё, что надо. А как я им дам наработку каждого клапана, если у меня их несколько тысяч, паспортов на них я в глаза не видел, только обрывки в какальной на корне пирса, и журналов с учётом нет и не было никаких. Как дам?

Вот сидят они в центральном посту, бедные, распластали на пульте свою простыню и спрашивают у меня:

– А сколько часов наработал С-17023 в системе погружения-всплытия на левом борту?

– А восемнадцать, – говорю им смело, тут главное – смело чтобы.

Как, говорят, восемнадцать? Да не может такого. Да чтобы если и так, то нет же ж! Возмущаются, в общем.

– Ну тысяч же, тысяч, – говорю им, и они успокаиваются, такое число им уже нравится, а я внимательно рассматриваю подволок с целью отцарапать оттуда следующее число, чтобы им понравилось.

А теперь же я сам в виде задрота-очкарика стоял и парил уставшего, зачумлённого строевыми и матросами офицера, а тот стоял и тужился придумать мне число, да такое, чтобы мне угодить им.

А потом все эти бумаги с вензелями и печатями отвозились в Питер, и наука, потея до смрада, делала на основании этих цифр заключения о продлении.

А как же. Всё ж по науке, дорогая редакция.

Была интересная командировка на Северный флот, самый боевой и дисциплинированный из всех наших самых боевых и дисциплинированных.

Заказал у нас флот привод для одного клапана, и мы, понятно, с Андрюхой повезли его на северную базу «Западная Лица». Нет, я неправильно сказал: не заказал флот, а очень, ну просто очень попросил, обрывая телефоны и забрасывая нас факсами. И мы тогда всё поняли – без этого привода северному флоту наступит что-то страшное, отчего он перестанет быть и боевым, и дисциплинированным. Упаковали мы эту железяку килограммов в двадцать в железный ящик и отправили самолётом в Мурманск, а сами полетели следом.

Питерский самолёт прибывает в Мурманск около десяти вечера. Мы прилетели, и нас уже ждал военный «КамАЗ», который на местном жаргоне назывался «кунг». За рулём матрос-контрактник, старший на машине – так у военных положено – мичман. Он встретил нас тепло, сказал, что они нас ждут уже три часа и были сомнения, что мы вообще прилетим, а теперь он нас дождался и очень этому рад.