Евгений Шибаев - Розовые перипетии, или Жизнь в фарсе

Шкафообразный старлей, помощник военкома, лениво поднялся со стула, подошёл к Эдику, смерил его взглядом, посмотрел на весы, и его лицо исказила брезгливо-кислая гримаса: «Какой материал приходит Родину защищать!» Стукнул костяшками пальцев по шкале весов, стрелка дрогнула, но тут же успокоилась, замерев на отметке «51». Старлей на всякий случай ещё раз стукнул по весам, но стрелка замерла окончательно.

«Охренеть можно, – воскликнул помощник военкома, – если бы ты посрал, то и в армию не попал бы!» (по закону, новобранцы с весом менее 50 килограмм призыву не подлежали.)

«А можно сейчас?» – сделал наивное лицо Эдик. Старлей аккуратно записал цифру в свой документ и ехидно улыбнулся: «Вот теперь – можно».

Дальше Эдику надо было по очереди подойти к каждому члену призывной комиссии и ответить на их вопросы. В комиссии за длинным столом сидели: с краю – высокоидейная комсомолка, первый год возглавлявшая районный ВЛКСМ и впервые увидевшая перед собой такое обилие голых мужских тел; важная от своей значимости, чопорная инструкторша райкома партии, дама средних лет; за ней – уже упомянутый здоровенный детина-старлей, помощник военкома; и – милиционер из уголовного розыска. Возглавлял комиссию военком, матёрый и хмурый подполковник, который, на основании медицинских карт и мнений членов комиссии, принимал решение, где кому служить.

У каждого из них были свои задачи. Милиционер выяснял, не было ли у призывников криминального прошлого, и если было, то какое. Комсомолка и партийная инструкторша, высокая идейность которых неплохо сочеталась с безыдейностью в политике пополнения кадров, спрашивали, не желают ли молодые люди вступить в партию или комсомол перед армией, намекая при этом на сразу возрастающие шансы попасть в «хорошие войска». В советской системе планового хозяйства даже в идеологических органах существовал план, и от его выполнения зависел карьерный рост бойцов идеологического фронта.

Отсутствие штанов у совсем зелёных пацанов не располагало их к проявлению излишней любознательности. Ребятам хотелось как можно скорее пройти эту унизительную процедуру, и они быстро соглашались «вступить», даже толком не осознав «во что». Некоторые от усердия писали заявления и туда и туда, внося изрядную неразбериху в отчётности обеих дам. Так в прежние времена в годы войны попы спрашивали у бойцов, не хотят ли они креститься перед боем, и все некрещёные моментально соглашались. Стресс быстро делает людей сговорчивыми.

В общем, дело по приёму новых членов у проворных дамочек шло бойко, пока очередь не дошла до Эдика. Тот подошёл к столу и, не зная, перед кем первым держать ответ, вежливо спросил, куда идти дальше. Милиционер, до этого не раз отпускавший шуточки в адрес раздетых призывников и слышавший разговор старлея с Эдиком, решил в очередной раз показать своё остроумие и широким жестом указал – заговорщицки подмигнув старлею, – на зазор между столом и восседающими за ним членами комиссии.

Эдик, способный на мгновенные и нестандартные решения, предпринял неожиданный для всех ход. Сделав вид, что не понял шутки, он изобразил на своём лице маску идиота и начал старательно протискиваться между массивным столом и комиссией, расположив своё голое тельце к столу задом, а к специалистам по призыву передом. Сначала он переполз через ноги залившейся краской и сделавшей круглые глаза комсомолки. Затем замешкался и начал ёрзать в полных ногах потерявшей дар речи и свою чинную важность инструкторши.

Его отважный переход через ноги идеологов остановил побледневший гигант-старлей: «Ты чего? Дебил? Совсем больной на всю голову? Ты куда со своими яйцами лезешь?!»

Эдик, с крайней степенью кретинизма на лице, растерянно спросил: «А куда мне их девать-то?» – бережно взял их в ладони и тупо уткнулся печальными глазами олигофрена в колени обалдевшей чиновницы, с намерением продолжить путешествие, но уже держа тестикулы в руках.

Обе дамы, решив, что их ждёт продолжение посягательств этого явно нездорового парня на их «комиссарские тела», если он решит двинуться обратно, шарахнулись от голого Эдика как от чумного и, забыв отодвинуть стулья, дружно завалились на пол.

«Да тебя, придурка, не в армию, тебя в психушку надо!» – молвил старлей, перегнулся через стол, сгрёб Эдика и как игрушку переставил по другую сторону стола.

Комсомолка в ужасе поправляла задравшуюся юбку, а партийная инструкторша, растерявшая весь свой годами обретаемый лоск, тут же начала судорожно шарить руками под столом, пытаясь отыскать выпавший во время падения шиньон из её причёски «а-ля пирамида Хеопса». Наконец, она его нащупала, выдернула из-под сапога милиционера и выскочила, как ошпаренная, из зала.