Алина Николевская - Поясни за враньё!

Около одиннадцати Евгений Михайлович выключил компьютер и потянулся. Заглянул в спальню жены, которая крутилась перед зеркалом, готовясь к очередной фотосессии.

– Поддержал мой блог?

– Пришлось, – он шутливо развёл руками. – Деваться-то некуда.

– Спасибо, тупица.

– Интересно, кто у нас тупица, если «Модистку Зину» придумал я, а я тебя всё клинило на унылых «Советах опытного стилиста»? Вот уж был бы отстой, так отстой!

– И всё равно тупица ты! А ещё бестолочь!

– А ты Зина-корзина.

– А ты Жака-бяка!

Они осыпали друг друга словечками из их общего школьного детства и общей юности, словно снова были в классной комнате, как тридцать лет назад. Затем начали швыряться шарфами, перчатками, шляпками и прочей гардеробной мелочью, разбросанной по спальне в художественном беспорядке в качестве аксессуаров к Зининым нарядам. Но когда жена замахнулась на мужа подушкой, тот взмолился, шутливо прикрыв голову руками:

– Только по голове не бей. Ты же знаешь, моя голова нас кормит.

– Ладно, не буду. – Она опустила подушку. – Но ты сдаёшься?

– Сдаюсь, конечно.

Он взглянул на неё и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. У них была одна улыбка. Каждый видел себя в глазах другого. «Лучше Жени никого нет на свете» – подумала Зина, когда дверь за ним закрылась. – «Никого, когда он такой милый».

Так безоблачно начался этот день гнева.

Евгений Михайлович Брагинский, конечно же, отдавал себе отчёт в безуспешности попыток его жены стать гуру в мире моды. От её советов порой несло такой нафталинной зелёной тоской, что глаза сводило к переносице, и начинали самопроизвольно скрипеть зубы. Он деликатно давал ей понять: надо ограничиться дамской аудиторией 60+, а может и 70. Но Зина в своём убеждении, что её советам все возрасты покорны, была непоколебима. Особенно нелепо выглядели её попытки приладиться к молодёжной среде и объединиться с суровыми юнцами последнего десятилетия. Она не понимала или не хотела понимать, что сама её внешность служит поводом для насмешек – покатые плечи, пространный бюст, отсутствие талии, длинный нос и жидкие кудельки на голове. Глаза, правда, были хороши – большие, голубые, поэтичные, слегка навыкате. Но они положения не спасали. Положение спасал своими восторженными комментариями Евгений Михайлович. Пока спасал. И собирался делать это впредь – столько, сколько потребуется, ибо в основе их с Зиной союза лежала солидарность – во всём, всегда и везде, а скреплён этот союз был необычайно долгой (в нескольких поколениях) и верной дружбой двух семейств – Брагинских и Меерсонов. Старички-интеллектуалы – старожилы Москвы ещё помнят старую квартиру Меерсонов на Сивцевом Вражке. Высоченные, потемневшие от времени потолки, изразцовые печи, мебель красного дерева, на стенах угрюмились старинные гравюры с мачтами и парусами, что контрастировало с атмосферой царившего в доме гостеприимства, добросердечия и неизъяснимого семейного очарования. Адвокаты, искусствоведы, писатели, журналисты, музыкальные и литературные критики – короче, все члены этого большого и замечательного семейства, обладали в той или иной степени способностью обольщать людей своим умением легко воспарять над землёй в задушевных разговорах и беседах, не таящих под интеллигентским словесным флёром неизбывной русской маеты. Стоило попасть к ним однажды, как ты навсегда становился их пленником.

С тех пор, как они с Зиной поженились, Евгений Михайлович изменял жене лишь неделю в году, во время проходившего на Валдае общественно-политического форума, обычно с какой-нибудь девушкой из секретариата. И делал это без зазрения совести, полагая, что эта неделя, так сказать, выпадает из обычного хода жизни с её цепью верностей и обязательств; что это своего рода сатурналии, когда законы теряют силу. Всё остальное время он был ей преданным мужем.

Евгений Михайлович прикоснулся ко лбу, чтобы отогнать воспоминания. Он-то расселся тут в саду, в окружении туй, чтобы обдумать тему своей очередной статьи на «Рипаблик», но мозг так и не удалось заставить работать в нужном направлении. Да тут ещё Явдат отвлекает внимание. Таджик, вооружённый специальным садовым инструментом, расправлялся с одуванчиками на лужайке перед домом. У инструмента этого был красиво обшитый искусственной кожей черенок, плетёная рукоятка, и на конце – лопаточка из нержавеющей стали. Работать им было одно удовольствие, и почти безо всяких усилий садовник скоро уже изрыл довольно большой участок маленькими аккуратными ямками.