Валерий Морозов - Дом окнами в полночь. Исповедальный роман

– Как звать-то тебя, не забыл ещё? – Пустил он вбок дымную струю.

– Да нет, не забыл. Олег, если угодно.

– Меня Андрей. – Руки не подал. – Вид у тебя, как у библейского странника. Посоха только не хватает.

– Под меня сейчас все прозвища годятся: пустынножитель, бедуин, бродяга, дервиш, калика перехожий… и даже Вечный жид.

– А откуда шагаешь?

Я секунду размышлял, стоит ли откровенничать – кто, откуда и куда? В смысле, озвучивать ли «явки, имена и пароли»? Да ладно, как говорится, «…наша встреча случайной была»:

– Из Душанбе.

– Душанбе?! Вот это да! Я ведь тоже оттуда вёрсты нарезаю. А до Казахстана как же добрался? Неужели пешком?

В основном, да. «Одиннадцатым маршрутом», самым надёжным. Поскольку ни денег же, ни документов.

– Обокрали? Подожди, а как же… Путь-то не близкий!

– Обходными манёврами. Видят, что русский – цепляются. А так, старался не особо светиться, шёл, когда ночью, когда «глухой, нехоженой тропою». Но, бывало, кто и подбросит, если не побрезгует.

Один раз вёрст пятьсот ехал, заваленный мешками с какими-то вонючими гранулами. Едва не задохнулся.

– В Душанбе-то как тебя занесло?

– Командировка. Да ладно об этом.

– А путь куда держишь?

– В Москву, если получится.

– Живёшь там?

– А вот на этот вопрос я сам себе не могу ответить.

Загасив окурок о подошву, Андрей встал во весь свой сказочный рост:

– Садись в машину. – Пошагал, не оборачиваясь. Привыкший, видать, к тому, что возражать ему мало кто осмеливался.

Пугая прохожих чудовищными габаритами и стреляя дизельным смрадом, грузовик, с видавшим виды контейнером в кузове, скоро миновал городскую черту. Сразу после арки, установленной на въезде – выезде, сверкнула под лучами клонящегося к закату солнца озёрная гладь. Мы привернули и остановились. На мелководье ещё барахтались коричневые казахские мальчишки с надувной автомобильной камерой. В прибрежных камышах, чуть покачиваясь, стояла лодка с уснувшим в ней удильщиком. Тёплым гнилостным духом веяло с влажного озёрного окоёма.

Андрей достал из-за сиденья дорожный несессер на молнии и подал мне. Взглянув недоверчиво и любопытствуя, я потянул за колечко. Внутри покоились мыльница, мочальная рукавица, расческа, бритвенный станок и флакон лосьона.

– Давай, приведи себя в порядок. – Вытянул из-за шторки спальника полотенце и накинул мне на плечо. – Кофе сейчас сварганю, а поговорим потом. Рюкзак-то, зачем берёшь?

– Тоже сполосну.

«Не стоит, брат, прощупывать мою заплечную суму даже из простого любопытства. Упрятанная в днище рюкзака вещь тебе может не понравиться и, что совсем нежелательно, обеспокоить и насторожить».

Погрузившись в тёплые озёрные воды и блаженствуя, поймал себя на мысли: «Вот не выныривать бы, и… «Finita la comedy». Вообще, как это – умирать? Безболезненно? Мучительно? «… с гибельным восторгом»?

Все книжные россказни о потусторонних туннелях, воронках, про уходы с возвращениями и клинические летания под потолком, вероятно, чушь несусветная. У человечества ведь нет опыта умирания. Один лишь в целом свете вполне испытал подобное на себе. И смерть, и воскресение из мёртвых. Только навряд ли Он захочет поделиться впечатлениями.

Мыльная пена хлопьями ложилась на воду и уплывала к камышам. Стираное бельишко, расстеленное по траве, вялилось на жаре, не спадающей даже к вечеру. Стоя по пояс в воде и наощупь выкашивая бритвой тугую щетину, я осмысливал предстоящий разговор с Андреем.

Ах, «…ну что сказать тебе, мой друг…», молчаливый рыцарь этих, не к ночи помянутых, дорог и бесприютности дальнобойной кочевой жизни? Чем заинтересовал тебя случайный бродяга? Какую тайную струну задел ненароком в твоей большой и отзывчивой душе? А хлебнув горячего кофе, обнаглел вконец:

– Андрей, коли уж всё так оборачивается, ты не будешь супротив, если я завалюсь спать? А исповеди и проповеди отложим на потом. Прости, но я дико устал.

– Тебе сколько лет, Олега?

– Двадцать восемь, а что?

– Да так. Поначалу дал бы тебе все сорок. Полезай в спальник за сиденьями, всё там найдёшь. Мне тоже, пожалуй, окунуться не грех.

Подстраховываясь по привычке, обернул вокруг своей босой ноги лямку рюкзака и, едва коснувшись щекой надувной подушки, мгновенно провалился в небытие. Слыхом не слыхивал, как, урча, завелась машина и, упёршись ближним светом в дорожное полотно, тронулась в ночь.

Очнулся лишь, когда в кабине забрезжило жидкой рассветной мутью. Ровно гудел мотор, «дворники» мерно снимали дождинки с лобового стекла. Сдвинув шторку, закрывавшую мизерное оконце спальника, долго наблюдал бегущую по обочине вереницу зелёных насаждений, перемежавшуюся полями, хилыми саманными домишками, юртами пастухов, загонами для скота, колодцами и пустырями.