Владимир Латышев - Робот-2020

– Всё в порядке. Я себя прекрасно чувствую и… я не свистел. Честное слово! Это, наверное, кто-то за окном.

Я улыбнулся и погладил внучку по голове, полагая, что тема исчерпана. Однако она не только не успокоилась, но обратилась к бабушке, требуя, чтобы та подтвердила странный характер свиста.

– Андрей, тихий и какой-то необычный свист действительно был, – подтвердила с тревогой Ирина, – и тон его менялся вместе с выражением твоего лица. А как только ты проснулся, он исчез. Это странно и требует какого-нибудь объяснения, согласись!

Я пытался отогнать остатки сновидения, мешавшие сосредоточиться, но вместо этого в сознании вдруг снова ярко и с мельчайшими деталями всплыла картина мира Коуна, вызвав одновременно воспоминание о сегодняшнем разговоре в кабинете директора.

– Здесь была ручка, чужая, – сказал я, передвигая в поисках тонкого зеленого цилиндра книги на журнальном столике, – я её случайно унес сегодня из кабинета директора.

Ручка нашлась под креслом, куда она закатилась, упав со стола. Внимательно рассмотрев находку, я понял, что это скорее всего не просто ручка и что этот очень теплый на ощупь предмет, скорее всего и был тем устройством, которое издавало свист. Своё предположение о связи его с моим сном, мысль о чём сразу пришла мне в голову, я решил пока не высказывать.

Трофим сдержал слово, позвонив около восьми вечера.

– Андрей, он сбежал! – Без вступления сообщил упавшим голосом директор учреждения, попасть в которое, как и покинуть без согласования с ним, было теоретически невозможно. – Причем исчез вместе со своим чёртовым ящиком.

– Когда? – Задал я совсем не главный вопрос.

– Около половины второго. – Устало сообщил Трофим. – Открыл и тщательно закрыл за собой двери. Сейфовые, между прочим. Использованы коды и штатные команды, о чем сохранились электронные записи. И знаешь, что он оставил нам? – Записку на листе из своего блокнота с извинениями и сообщением, что постарается завтра ближе к обеду вернуться. Написано каллиграфическим почерком и без ошибок. – Трофим тяжело вздохнул и снова заговорил. – Я не знаю, что думать, Андрей. Мне кажется, что я уже вообще ничего не знаю! Ты понимаешь, что это произошло днем и никто его не заметил! Ни его, ни его челнока! И если я теперь передам свой отчёт о случившемся руководству, меня отправят даже не в отставку, а в психушку.

– Слушай, Трофим, я не понимаю, где твои стальные нервы и железная логика? И выброси свой отчет! Всё равно ты писал его просто, чтобы мысли в порядок привести. Я уверен, что Коун завтра вернётся, а ты ложись-ка пораньше, чтобы к утру в институте снова был его несокрушимый директор. И учти, что у меня уже есть чем с тобой поделиться, только нужно ещё осмыслить кое-что.

Некоторое время в трубке раздавалось лишь тяжёлое дыхание, затем послышалось уже привычное бурчание Трофима:

– Надеюсь, до инфаркта не доведёшь?

– Нет. Скорее порадую. Ну, давай, до утра!

Закончив телефонный разговор, я вышел на кухню, где Ирина и Лидочка накрывали стол к вечернему чаепитию.

– Мама с папой сейчас принесут торт! – Сообщила внучка – Купили свою любимую «Прагу».

И, глянув на нас с бабушкой, спешно добавила – И мою любимую тоже!

Открылась входная дверь и Лидочка выбежала в прихожую встречать родителей.

Спал я этой ночью плохо. Волны возбуждения, вызванного вчерашними событиями, то и дело нарушали сонный покой, в который удавалось погрузиться. И каждый раз, возвращаясь мысленно к случившемуся, я вспоминал живую картину другой жизни, которую показал мне Коун, мучительно пытаясь понять, что же ускользнуло от меня, что я просто обязан был заметить и понять, что-то главное во всей этой истории.

В конце концов я все же заснул, и судя по тому, что услышав звук будильника без труда проснулся с ясной головой, мне удалось неплохо отдохнуть.

В Центр я отправился пешком, наслаждаясь утренней свежестью и ласковым теплом остывшего за ночь города. Красивая декоративная плитка широкого тротуара казалась особенно нарядной, освеженная дождём поливальных машин, движущихся по улице дружными парами. А неторопливые прохожие с удовольствием, как мне казалось, отражались на блестящей от влаги поверхности тротуара, дополнительно раскрашивая улицу живописными коровинскими мазками.

Продолжая любоваться утренним городом, я размышлял о скорой встрече с Трофимом, о том, как буду рассказывать ему про свой сон. Кажется, я уже видел скептическую улыбку на его лице, с которой был готов смириться. Директор, как и большинство его коллег, – настоящий учёный, и выход за рамки научного менталитета для него равносилен в лучшем случае отпуску, переходу в состояние несерьёзное и безответственное. При этом он всегда был настоящим верным другом, вполне способным на самопожертвование. Да, Трофим, я думаю, мог пожертвовать собой, но не научными принципами!