Соня Пучкова - Новый день. Коллекция повестей и рассказов для медленного чтения

Срочно нужно было что-то делать. Заметив, что хозяин квартиры тоже протрезвел, Карницкий скомандовал ему:

– Ловите её внизу! – И почти вытолкнул Критика за дверь квартиры.

Сам он вбежал в спальню, распахнул окно со скрипящей рамой и выглянул наружу. Писательница была ещё на карнизе и маршевым шагом шла ему навстречу.

Профессор в ужасе не знал, что кричать ей и кричать ли вообще. Он молча стоял, наполовину снаружи, пока из подъезда внизу с шумом не выскочил Критик.

– Катрин! Осторожнее, Катрин! Ты меня слышишь? – орал во всё горло Онегин и, наверное, разбудил полквартала.

Через несколько мгновений Писательница уже была у самого окна, Карницкий с замиранием сердца как можно крепче схватил её и втащил в комнату. Она повисла у него на шее так, что нос Профессора уткнулся в самую её макушку. Даже от волос Писательницы пахло выпитым шампанским.

– О! Какой пассаж! – воскликнул вошедший в спальную Критик. – Я чуть от страха не помер, а они тут обнимаются.

– Замолчите, – поморщился Карницкий. – У меня голова болит. Отведите лучше нас на кухню. Нужно выпить успокоительного.

Критик сам не знал, где лежит в его квартире успокоительное и есть ли оно вообще, но, когда Профессор нетвёрдым шагом подошёл к холодильнику и вытащил оттуда бутылку водки, он всё понял…

– Да, это было так, – смеясь, произнёс Профессор, когда все воспоминания и переживания были высказаны. – Но теперь ничего нет. Где я, кто я? Разве я пишу для «Литературной губернии»? Или печатаюсь ещё где-то? Да обо мне забыли на второй же день.

– Для того чтобы печататься, нужно писать, – многозначительно заметил Критик, – а кто-то у нас ничего не записывает.

– Мои детективы – это баловство, им грош цена, – парировал Карницкий.

– Ну конечно, а диссертация по филологии – это так важно! – воскликнул Критик. Профессор метнул в него недружелюбный взгляд.

– Ну, ну, дорогие мои, – примиряющим жестом соединяя руки двух друзей, произнесла Писательница. – Скажите, а ведь вправду эта ночная история год назад – прекрасный эпизод для какого-нибудь не менее прекрасного романа.

– Какого романа? – спросил Критик, и в зелёных глазах его появился лукавый огонёк.

– Поживём – увидим, – улыбнулась Писательница.

На этой многообещающей фразе они и завершили свой вечер, медленно перетёкший в сумрачное утро с небом, накрытым светло-серым пуховым одеялом.

Почти полгода Писательница работала над своим рассказом. Он получался никак не более двадцати печатных страниц и совсем другой, нежели тот, что был задуман вначале, сюжет которого она рассказывала полгода назад на писательском вечере. Ей таки удалось вклеить в него идею об актёрстве в жизни, но для этого пришлось отказаться от сюжета. Причём пожертвовала она обеими сюжетными линиями и очень об этом сожалела. Наша Писательница, вообще говоря, о многом стала сожалеть.

Писательница изменилась, и по её рассказу можно было проследить эти перемены. В нём главным стал не сюжет, а идеи. Сюжет как бы и не двигался: рассказ состоял только из статичных и полустатичных картин, пространных описаний каких-то необыкновенно красивых пейзажей, интерьеров и сцен. У нашей Писательницы вдруг откуда-то взялось присущее всем романтикам чувство прекрасного. И что особенно важно: она стала писать совершенно о другом. О том, что воспевали Поэт и Драматург. Она стала писать о чувствах. Наша героиня сама испытывала какие-то непонятные, смутные чувства, как-то совсем по-другому начала ощущать мир и, замечая это, очень сожалела.

Она смотрела на себя в зеркало и не узнавала эту стройную миниатюрную девушку с длинными вьющимися волосами, отражающуюся в нём. Она уже не могла спокойно высмеивать свои новые причуды: их стало слишком много. Маленькие аккуратненькие каблучки, туфельки с бантиками, платья с цветочным узором, открытые плечи, шали, кольца, косы и ленты. Это была совершенно другая писательница, наподобие двух блондиночек в писательском обществе, что пишут любовные романы в три-четыре печатных страницы. В ней не осталось вроде бы уже ничего от прежней, даже очки исчезли с её лица, их заменили контактные линзы. Тогда все увидели её большие серые глаза.

Всё это Писательница в себе замечала, и ей было очень стыдно. Как будто кому-то дала слово не изменяться и не сдержала его. Поэтому наша героиня с ещё большей силой пыталась доказать своим друзьям, что она всё та же. Писательница стала ещё больше шалить, пропускать занятия или приходить на них в нетрезвом виде или с бутылкой чего-нибудь в руке, так что в деканате поговаривали о её отчислении. Однажды Писательница поспорила с одним из небедных студентов, что выпьет две бутылки вина сразу. Причём она выиграла пари, а на полученные деньги устроила ещё один винный пир, пригласив на него всё писательское общество.