Константин Кантор - Скитальцы

Кабан обыскал всё под тентом, нашёл пустую бутылку и вручил её мне на всякий случай. Положить её мне было некуда и я тащил её в руках, потом выронил и поднимать не стал.

Всё, отцы, валим в лес! – сказал Кабан, и мы ускорились.

Теперь всякий шорох с периферии я воспринимал как следы погони. Ноздря тащился сзади с лопаткой в руке. Он ещё в шараге пришурупил к ручке своей МСЛ-ки петлю, и таким образом сделал себе темляк. Где-то часа два интенсивного марша, никакой дождь и грязь под ногами не чувствовались, и было постоянно жарко. Песен, ясен пень, не орали. Чавкали по грязи долго. Причём идти наощупь было куда приятнее, чем в свете фонаря. Когда надо было перепрыгивать через очередную глубокую канаву, Кабан встал сбоку, чтобы посветить прыгунам. В тусклом свете его карбидки выхвачена была из темноты дикая тёмная грязь. Мокрые чёрные ветки щупальцами тянулись к нашей маленькой группе. Наощупь шлось гораздо веселее.

Слава Богу, что с нами не пошли однокурснички, которые все слились накануне. Началось бы хныканье, «беее-меее, я дальше идти не могу…» Даже песни орать не хотелось. Говорить о такой вежливости, как пригнуть ветку, чтобы она не ударила идущего сзади, не приходилось. Интервал был по два-три метра, поэтому сырые ветки отгибались скользящими по грязи людьми и, свистнув в дождевой пелене распрямлялись, никого не задевая. Вдруг Кабан встал как истукан. В него воткнулся Сергейчик и заорал: – «Остановка!!!»

Итак, Рома Сергеев заорал: «Остановка!»

На остановке мы сгрудились к Кабану, предвкушая выпивку. Осветили пространство Ромкиным фонарём. Лес перед нами редел, заканчивался обрывом, и продолжался за рекой. Петрен пошёл пощупать спуск, но кубарем укатился вниз. Взявшись друг за друга, спускались мы по грязи, присыпанной снегом. Охочих разуваться и ломиться без портков на противоположный берег реки, (кроме Ноздри), не было. Вырубили себе палки, типа посохов, выжрали портвешка «за переправу», и полезли в воду. Моя коряга при первом тычке в илистое дно сломалась, и я шёл, опираясь на Ноздрю. Тот не выпускал из руки свою «сапёрку».

Мне вдруг показалось, что на противоположном берегу реки сидят ханыги, которых мы прогнали и поджидают нас. Оказалось, что это просто деревья. Вообще, говоря «по чесноку», никакого желания рубиться с местными не было, однако была традиция и вот какая. Нельзя проходить мимо, когда тебе говорят плохие слова. Надо реагировать. Наши выпускники, – буйволы типа Пиныча с Коляном любили мордобой, но и могли договориться с противником. Что касалось до нашего курса, – мы приучились орать громко, швырять бутылки и прыгать в сторону противника.

Пока нам везло: – Бог любит смелых.

Кабаныч шёл уверенным шагом. Грязь со снегом под ногами чавкала. Когда мы шли по проторенной техникой колее, задача была: не соскользнуть в многочисленные лужи. Разговаривать было невозможно, так как не слышно было идущего впереди. Ноздря, идущий в хвосте, затянул наш походный пэан «Мамонты».

И наша банда что есть мочи подхватывала:

И не чувствовалось ни мокрого дождя, ни промокших ботинок. Только устремлённая к неизвестной точке в лесу группа. Кабан делал пару двухминутных остановок для выпивки «на ход ноги», и шагал дальше. Теперь мы опять углубились в лес и грязь сменилась снегом, в который мы проваливались. Поэтому тропили по очереди. Протопает один, устанет, отвалится набок, пропустит группу и встанет в хвост.

К трём часам ночи, (или утра) Кабан скомандовал: «Бивак!»

Все скинули рюкзаки на снег и началась работа по обустройству. Кабан отцепил пришвартованную стропами на рюкзаке снаружи пилу- «двуручку» и послал Надюху искать веточки, которые станут для пилы рукоятками. Сергейчик взял ручной фонарик и стал осматривать верхушки у сосен, пытаясь определить, какая сухая. Ноздревич и я растягивали между деревьями брезентовую палатку – «памирку». Бубел и Петрен хрустели ветками, собирая топливо на растопку.

Из глубины сосен раздался торжествующий вопль Ромыча Сергейчика: Аааааааааааааааууууууууууууууууууу!

Это значило на нашем наречии, что здоровая «сушина» идентифицирована.